Немцы, которые нам строить и жить помогали

Автор: Анатолий Малиновский

04.09.2017

«Нам песня строить и жить помогает» - пели в советские времена. Интересно, о чём эта песня, которая еще и скучать не даёт? Точнее, не давала.

В разговоре со мной знакомая активистка пермского «Мемориала» Ирина Кизилова спросила: «Есть ли у меня в семье репрессированные?». Ответил: «Нет», - и был не прав. Не было у самых близких. А у моей двоюродной бабушки был репрессирован муж - Василий Тимофеевич Горбушин (в 1937 г. арестован по лживому доносу, в апреле 1941г. реабилитирован). Но он был кадровым военным и абсолютно ничего не рассказывал, поэтому я о нем ничего, по сути, и не знаю. А вот про родственников со стороны жены расскажу.

Осенью 1989 года у нас гостила двоюродная бабушка моей жены Веры – Пиликина Антонина Степановна (кстати, её второй муж Степан Степанович потомок славного рода кунгурских купцов Пиликиных). Всё протекало как обычно, разговаривали, расспрашивали друг друга о жизни, пока тётя Тоня (её так звали, несмотря на то, что она приходилась бабушкой) не увидела какой журнал я читаю. А читал я в тот момент напечатанное в «Новом мире» произведение Александра Солженицина «Архипелаг ГУЛАГ». После моей короткой ремарки о чём эта книга она и поведала нам с женой историю про своего первого мужа - Георгия Рихардовича Тепфера. Этот рассказ я записал на обложке того самого журнала. А потом забыл про него. И вот только сейчас через двадцать восемь лет воспроизвожу ту запись.

Поженились Тоня и Георгий незадолго до начала второй мировой войны причём, Георгий настоял, чтобы Тонечка осталась на своей девичей фамилии – Каменских. Он, видимо, уже тогда понимал, что его немецкая фамилия может как-нибудь навредить жене. На что совсем юная невеста обиделась, но наревевшись, смирилась – любовь была сильнее обиды.

20 августа 1937 года арестовали отца Георгия – Рихарда Рихардовича Тепфера – юрисконсульта пермского Автогужтреста, обвинив в создании контрреволюционной повстанческой организации. 20 октября того же года так называемая «тройка» при УНКВД Свердловской области приговорила его к ВМН (высшей мере наказания), и через пять дней он был расстрелян. (Источник – электронная Книга памяти Пермского края, созданная Пермскими мемориальцами, и архивное дело Ф.641/1. Оп.1. Д.1709). Было ему всего 47 лет. Фамилия Рихарда Рихардовича Топфера выбита на гранитных плитах Мемориала жертвам Большого террора на 12 километре Московского тракта под Екатеринбургом вместе с фамилиями 75454 пермяков (полный список можно найти на сайте Пермского «Мемориала»: www.pmem.ru/270.html)

А 23 февраля 1938 года арестовали и самого Георгия, работавшего нормировщиком в Пермском трамвайном парке. Правда, освободили в декабре того же года, как сказано в приговоре: «за отсутствием состава преступления» (Архивное дело: ПермГАНИ, Ф.641/1. ОП.1. Д.1838.

Вторично Георгия Тепфера арестовали в 1942 году. Без следствия, без суда и приговора он был сослан из Перми в так называемую трудармию вместе с другими советскими этническими немцами. Всего за годы войны в трудармию было мобилизовано около 400 тысяч советских немцев. Как происходил арест Георгия Тепфера мне не известно, скорее всего так же, как описано у известного советского ученого Бориса Раушенбаха в его книге «Постскриптум». Хотя социальные статусы у них были разные, но общим было – немецкое происхождение. Поэтому в дальнейшем сделаю несколько ссылок на воспоминания Бориса Викторовича, которого я безмерно уважаю. Во-первых, потому что я физик по образованию и поэтому понимаю и ценю его талант. Вместе с Сергеем Королёвым он много сделал для отечественной космонавтики. И к тому же написал труды, в которых изложил проблемы и их решения при передаче трёхмерного изображения на плоскости. Эти решения я постоянно использую в своей фотографической деятельности. А одна из его книг является моей настольной.

Из Википедии:

Борис Викторович Раушеенбах - один из основоположников советской космонавтики, академик АН СССР, академик РАН, лауреат Ленинской премии (1960).

Работал в РНИИ (Ракетный институт), в отделе Королёва, который занимался тогда крылатыми ракетами. В 1938 году Сергей Павлович Королёв попал под репрессии. Раушенбаха отстранили от поста ведущего конструктора, работы над жидкостными ракетами были свёрнуты, и он занялся теорией горения в воздушно-реактивных двигателях.

Осенью 1941 года институт был эвакуирован в Свердловск. С ноября 1941 до марта 1942 года Раушенбах работал на одном из оборонных заводов. В марте 1942 его вызвали повесткой в военкомат, но направили не в армию, а, как и других немцев, в трудовой лагерь в Нижнем Тагиле. Суровые лагерные условия Борис Викторович описал в книге «Постскриптум», изданной в 1999 году.

Борис Раушенбах:

- Когда я явился с вещичками, то в толпе увидел профессора Московского университета Отто Николаевича Бадера, и жена, которая меня провожала в армию, сказала: "Вот, обрати внимание, Бадер страшный лопух, и если ты ему не поможешь там, куда вы едете, он неминуемо погибнет..." Она все поняла! Собственно, там и понимать было нечего, вокруг нас стояли немцы, одни немцы, все стало ясно.

…Кстати, мобилизованных в «стройотряды» не реабилитировали, их же вроде бы как не сажали, выжил во время каторжного труда – вот тебе и награда.

Борис Раушенбах:

- Но мало кто знал, что "стройотряды" снабжались после заключенных, хуже заключенных… Сначала получали питание начальники, потом служащие лагерей, потом заключенные, "зеки", а уж потом то, что оставалось, шло немцам. И когда через несколько месяцев, после того как нас посадили, количество немцев уполовинилось, какой-то чиновник в Москве, ведающий этими делами, схватился за голову: а кто будет дальше работать?..

…Приехала как-то Вера Михайловна (жена – от редакции) с очередной порцией хлеба и книг, стоим мы с ней у окна барака, и она вдруг меня спрашивает: "Что это за бревна там грузят?" Я ей торопливо объясняю: "Ничего особенного, ты не смотри, не надо", надеясь, что ее близорукость не дала рассмотреть, что происходит на самом деле — в грузовик швыряли ежедневную "порцию" замерзших трупов... Мы-то уже как бы привыкли к этой процедуре, знали, что умерших отвозят в яму недалеко от лагеря — зачем возить далеко, когда сразу за зоной начиналось поле (мы находились на краю города), там копали ямы, сбрасывали в них трупы, присыпали песочком, потом снова бросали трупы, опять присыпали и через несколько слоев закапывали яму окончательно. Такие вот были похороны. Люди умирали от непосильной работы при очень скудной еде, есть давали чудовищно мало. Поэтому-то позже я и смотрел равнодушно на ужасающие фотографии в Бухенвальде — у нас в лагере происходило то же самое, такие же иссохшие скелеты бродили и падали замертво. Я был настолько худой, что под сильным порывом ветра валился наземь, как былинка….

…Георгий Тепфер отбывал трудовую повинность в районе Благовещенска на шахте Медная (рудник за Благой горой). Покидать пределы зоны запрещалось, отпускали из лагеря только списанных по здоровью (интересно, там вообще-то были здоровые?). Казалось, вот она свобода! Но зимой многие списанные не доходили до железнодорожной станции «Гора Благая», не могли преодолеть десятикилометровый путь из-за истощения – замерзали.

Жена Георгия Антонина Степановна, будучи человеком деятельным и бесстрашным, стала добиваться разрешения на поездку к мужу в лагерь. Как она этого добилась – особая история, на описание которой здесь просто не хватит места. Насушила картошки, сухарей, собрала вещи, которые можно обменять на продукты в дороге, взяла все денежные сбережения, передачу для Георгия и отправилась в путь. Через полуторамесячные мытарства по товарным поездам добралась до станции «Гора Благая». Понимая, что сумку могут вырвать из рук, обмотала вокруг себя сушёные продукты и «пополневшей» вышла, вернее спрыгнула из товарного вагона. Огляделась по сторонам – одна, ни перрона, ни здания вокзала, только дорога, уходящая в безмолвную даль. Уже смеркалось, мороз, до лагеря десять километров. Страшно, но выбора нет - надо идти. Пока ещё совсем не стемнело по обочинам виднелись бугорки – она не догадывалась, что это такое, пока не присела на один из них. И тут же с ужасом соскочила, увидев, что это замёрзший человек. Вдруг нереальность из самых страшных сказок превратилась в осязаемую реальность – холод, ночь, бескрайнее поле и вдоль дороги замёрзшие люди, лежавшие одни лицом к станции, другие в сторону лагеря. Дальше старалась бежать (с багажом не очень получалось) не глядя по сторонам, только себе под ноги. Дорога заняла часов шесть. На исходе сил уже за полночь добралась до лагеря, постучала в дверь помещения, где светились окна. Открыли, спросили:

- Что надо?!

Что нужно человеку ночью среди ледяных полей или тайги? Сказала за чем и к кому приехала.

- Приходите утром.

Пришлось расстаться с частью продуктов, чтобы впустили в помещение для свиданий. Утром состоялась встреча с Георгием… Антонина Степановна пробыла с мужем два дня и две ночи, на третий день утром ушла, взяв с собой пару сухарей, на станцию. Могла бы и больше погостить (как странно звучит в данной ситуации, слово погостить), но надо было сэкономить продукты, которые привезла, для Георгия.

Вернувшись домой Антонина Степановна стала с неистовой энергией писать во все инстанции: Сталину, Молотову, Калинину о том, что муж, хоть и этнический немец, но крещёный, мать его русская, отец родился в России. Наконец в 1943 году пришёл ответ от Калинина (оправдания, как и аресты были непредсказуемы), что её муж арестован ошибочно и будет переправлен на фронт. При этом «всесоюзный староста» умолчал, что отправлен Георгий будет в штрафной батальон, в котором остаться живым ещё сложнее, чем в лагере. Но Георгий вопреки всему выжил.

…На этом мои записи закончились, как сложилась дальнейшая судьба Георгия Тепфера мне не известно, а спросить уже не у кого. Знаю только, что после войны у него была другая семья.

Сталин со своей кликой не только забрал у Тони мужа, но отобрал ещё и детей. Во время поездки в спецпоселение трудармейцев она сильно простудилась и не могла в следствии болезни иметь детей. Советский режим не только сажал, расстреливал, рушил семьи, отбирал детей, он ещё убивал не родившихся. Ни палач, отдающий приказы, ни палач, выносящий приговор, ни палач, нажимающий на курок, никогда не задумываются о живых детях, а уж о не родившихся из-за их безумных действий и подавно. Лес рубят щепки летят – так вот дети и есть те самые щепки.

У каждого репрессированного история похожа на эту или ещё хуже. Нация не здорова, если граждане, допускающие в своей стране такое, думают при этом, что беды, которые несёт тоталитаризм, их не коснуться. Сталинщина так или иначе коснулась всех.

Странно звучит словосочетание – русские немцы (нет же русских татар или русских удмуртов). Русские немцы ничем не отличаются от нерусских - скромные, трудолюбивые, аккуратные, организованные, мастеровитые. Даже военнопленных немцев до сих пор с благодарностью вспоминают жители построенных ими домов. И тем не мене, многие считали, что репрессии против советских немцев – это как бы нормально. И даже сами репрессированные немцы так думали. Процитирую снова воспоминания Бориса Раушенбаха:

- …Не рассеялось это заблуждение и когда я сам попал в лагерь, поскольку был твердо убежден, что попал за дело. Ведь я немец и ни минуты не сомневался, что меня нужно изолировать, потому что шла война с Германией. Это только подтверждало мою мысль, что сажают правильно. Мне было неприятно, но я не считал это трагедией и популярно объяснял солагерникам, что в Советском Союзе каждый приличный человек должен отсидеть некоторое время, приводя соответствующие примеры.

В любой социальной коллизии задействован весь спектр причин, но к роковым последствиям приводят только две: отсутствие правдивой информации, потому что свобода слова, заменена государственной пропагандой, и отсутствие понятия, что человеческая жизнь является высшей ценностью сама по себе.