Исторический раздел:

Реплика. Мануэла Путц


 

После посещения общественного музея исправительной колонии № 35 почти все участни- ки нашей летней школы были шокированы. Показанное в выставке изложение истории по- казалось им гротескным, её содержание неприемлемым и несовместимым с их личными цен- ностными представлениями. С самого начала летней школы они готовы были к тому, чтобы всем вместе размышлять на темы переоценки прошлого, политических репрессий, которые наконец должны стать частью национальной российской памяти, и поговорить также о зада- чах Российского государства, которое должно взять на себя ответственность за совершённые в советское время преступления. Посещение общественного музея исправительной колонии

№ 35 привело участников к соприкосновению с мнением, которое лежало за пределами их оценки прошлого и которое в один голос было отвергнуто как немецкими, так и российски- ми студентами. Господствующий в нашей исследовательской группе консенсус по поводу того, что переосмысление прошлого является необходимым, стал восприниматься как обще- принятая норма, а музей Кургузова и его интерпретация советского прошлого – как наруше- ние ошибочно предполагаемой общепринятой точки зрения.

По ходу исследования становилось всё очевиднее, что понимание проблемы должно ба- зироваться на современных российских реалиях, и это не может не вносить коррективы в наши выводы. Тот, кто исходит из необходимости преодоления прошлого, вынужден снова и снова констатировать отсутствие государственной политики по переоценке про- шлого и пассивность населения в отношении этого процесса. Для глубокого понимания истинного положения вещей следовало бы спросить о том, что вообще могло бы спод- вигнуть Российское государство сделать сегодня сталинский террор одной из централь- ных тем национального значения.

Уже в советское время власти предприняли всё для того, чтобы соорудить миф победи- телей, выстроенный на основе представления чёткой дихотомии жертв и преступников. Советский народ как жертва и победитель – с одной стороны, немецкие захватчики и коллаборационисты-предатели – с другой стороны. Эта иллюзия однозначности долж- на была действовать как фактор объединения для советского народа, который понёс действительно много потерь на войне, и стабилизировать государственное устройство с помощью широкого почтения героев. Миф о победе создал позитивное, опорное для государства самосознание, которое должно было противостоять различным центробеж- ным силам.

 В противоположность этому, с помощью темы сталинского террора нельзя было тог- да и сейчас создать опорный для государства позитивный миф, даже если численность жертв сталинских репрессий обозначить двузначным числом в миллионах, как и жертв войны. Никогда сталинский террор не был направлен на «внешних врагов», он с само- го начала был направлен на свой собственный народ. «При воспоминаниях о терроре сложно провести разделение ролей Мы не можем решить, кто есть «мы» и кто «другие», –констатировал председатель Международного «Мемориала» Арсений Рогинский на конференции по истории сталинизма в конце 2008 г.1 Рогинский отметил одновременно одну из главных проблем и одно из главных препятствий для переосмысления прошлого, а именно «не- возможность отделить зло»2.

 В конце концов, главные преступники террора были видные государственные деятели, которые и по сей день считаются «своими», отделение которых возможно только услов- но. Представление отношений жертв – преступников дальше становится ещё сложнее, потому что многие из преступников вскоре сами становились жертвами террора. Итак, в отношении сталинского террора с перспективы государства нет никаких предпосылок к тому, чтобы создать у населения положительное самосознание. Это причина, по кото- рой память о павших героях Великой Отечественной войны и сегодня затмевает память о жертвах сталинского террора. К тому же Советский Союз, который вышел из войны победителем, никогда не был вынужден раскрывать «негативную» сторону, на которую, примерно как в Германии, в работе с виной за войну и холокост, государственная поли- тика переосмысления прошлого могла бы опираться.

 Поэтому неудивительно, что современная государственная политика в России не по- казывает интереса проводить политику по переоценке прошлого, не выдвигает сталин- ский террор как вопрос национального значения. Одновременно это устанавливает рам- ки для спектра действий деятелей переоценки, то есть таких объединений, как «Мемо- риал» или ассоциаций бывших репрессированных. Это помогает объяснить, почему па- мять о сталинском терроре там, где она вообще появляется, говорит о жертвах террора, но, как правило, полностью вытеснила вопрос о преступниках.

 Музейный комплекс «Пермь-36», который мы посетили, ориентируется на европейские начала и образцы переосмысления прошлого. Он частично финансировался западными фондами, и работ- ники музея предприняли попытку представить пробле- му отношений преступников и жертв визуально внутри одного общества. На одной стене портреты репресси- рованных деятелей искусства и литературы, а также со- вершенно неизвестные жертвы репрессий размещены рядом с портретами политиков и партийной верхушки. Жертвы и преступники стоят здесь в непосредственной близости друг с другом. Посетителей музея такое пред- ставление приводит к сильнейшим контрреакциям. Для многих посетителей такой род представления показал- ся в крайней степени безвкусным. В книге отзывов мож- но прочесть: «Что за скандал! Как вообще портреты жертв и преступников могут быть помещены на одной стене? Гумилёв и Дзержинский, Мейерхольд и Ленин? Я требую изменить это!

Вы должны думать о молодёжи Наше поколение умирает, а в памяти их поколения Бабель и Сверд- лов будут стоять в одном ряду»

 Не зря в современной России внутри либерально настроенного населения имеются мысли против представления преступников. Многие опасаются, что ввиду отсутствующей политики по переосмыслению прошлого именно разговоры вокруг преступников могут привести к восприятию сталинского террора как чего-то относительного, или же тенденция к преуменьшению серьёзности этого явления будет только усиливаться. Та- ким образом, опасения либерально-демократически просвещённого населения, а также деятелей гражданского общества, в том числе общества «Мемориал», волей-неволей вно- сят вклад в односторонность представления сталинского террора в сегодняшней России. Пермский «Мемориал» имеет в своём списке 79 памятных мест, которые напоминают о жертвах террора3. Все эти местные памятники напоминают в первую очередь о жертвах, лишь некоторые из них поднимают вопрос о тех, кто совершал эти преступления. Пока на первом месте стоит увековечивание памяти жертв и в ходе просветительской и обра- зовательной работы не поднимается вопрос о преступниках, нет предпосылок для ши- рокого переосмысления прошлого.

Понятно, что из-за политической атмосферы, царящей в современной России, невозможно ожидать гармоничного изложения, осуществляемого немногими деятелями переоценки. К тому же многие инициативы изначально исходят из самих жертв или их объединений. По причине их маргинальности и малой известности в современной России они вынуждены действовать локально, использовать региональное пространство и сети и поэтому смещают фокус на жертв. Со смещением фокуса на преступников они неизбежно получат порицание со стороны как учреждений, так и большинства населения, и поставят под угрозу всю свою деятельность. В концентрации на жертвах кроется меньший потенциал для конфликтов. Та- ким парадоксальным образом, даже в возможностях местного пространства для действий кроется причина того, что в представлении сталинского террора «местное несчастье» доми- нирует над «национальной трагедией».

Некоторые из участников летней школы в ходе работы подняли вопрос о роли истори- ческой науки. По их мнению, это должны быть не только заботы государства или от- дельных общественных лиц, но и задача историков, как следует изучить террор и чётко его представить. Конечно, эта перспектива совпадает с переработкой и переосмыслени- ем национал-социалистического прошлого Германии, которые поддерживаются госу- дарством. С 1960-х гг. этого потребовало население ФРГ, а с 1990-х гг. привело к буму исследований в этой области. Как уже видно из ранее упомянутых замечаний, эти пред- посылки в современной России отсутствуют. Хотя в России сталинский террор просо- чился в научные дискуссии, но это произошло не так, как в Германии. Российские исто- рики освещают такие темы, как изучение процессов памяти и передачи памяти, памяти и её восприятия в другом ключе, чем немецкие историки. Зачастую такие работы кажутся дилетантскими, потому что ведутся представителями пограничных наук: культуролога- ми, антропологами, этнологами и т. д. В общем и целом от российских историков ожи- дается лишь частичный вклад в разоблачение распространённых (государственных) ми- фов. Во времена существования Советского Союза историки (да и учёные других наук) были вынуждены поддерживать политику государства. Эта традиция ещё долго не будет прервана. И поэтому российские историки по большей части имеют дело с укреплени- ем и подпиткой распространённых мифов, нежели с их разоблачением и разрушением. Вот почему исторические науки ещё сегодня считаются консервативными и закостене- лыми, а относительно крупная часть историков склонна к поддержке государственно- патриотических взглядов.

Но есть и противоположные примеры,  т. е. целый ряд уважаемых историков, которые поставили своей целью критическое изучение террора, а также некоторые издательства, которые поддерживают эти стремления. Было бы ошибочно утверждать, что не суще- ствует никаких основательных научных исследований о сталинизме, вышедших из-под пера российских историков. На это ясно указывал российский историк Олег Хлевнюк на вводной конференции по сталинизму: «Сегодняшние попытки сгладить криминальный ха- рактер сталинской диктатуры, сводя их к модернизации страны и победе в войне, являются просто неприемлемыми»4   По крайней мере, с научного взгляда. Вращающиеся только в узком кругу учёных, эти научные исследования из-за нехватки интереса со стороны государства и населения не получают воздействия на широкие слои и не могут вносить коррективы в государственную политику в области истории.

Либеральные слои в России и их поддержка на Западе не должны строить иллюзий на этот счёт. Следует ожидать, что и в будущем Сталин (как видно из недавно допущенных и одо- бренных Министерством образования РФ школьных учебниках) будет представлен как «эф- фективный менеджер», а система ГУЛАГа на основе своего мнимого вклада в быструю инду- стриализацию страны будет оправдана и высоко оценена5. Именно в эту парадигму включа- ется выставка общественного музея исправительной колонии ИК-35 Владимира Кургузова, на которой сотрудники уголовно-исполнительной системы в советский период стали героя- ми дней, а вопросы их возможной ответственности и участия в политических репрессиях и вовсе не поднимаются. И мемориальный камень в память о «павших в военное и мирное вре- мя сотрудниках уголовно-исполнительной системы», установленный в сквере Декабристов перед следственной тюрьмой в Перми, также включается в этот ряд.

Как долго Российское государство со своей политикой в области истории и дальше бу- дет стоять на передаче доблестной картины прошлого, не вести широких и активных общественных дебатов по теме террора, несмотря на все другие требования, это неслом- ленное советское героическое понимание истории и дальше будет определять культуру памяти. И не возникнет ни национального музея сталинского террора с большим обра- зовательным заказом, ни память о репрессиях не перейдёт с местного уровня на нацио- нальный, с жертв на виновников.

Для осмысленной и конструктивной работы с европейской историей эта ситуация всё же должна быть прояснена и воспринята как подготовка к совместным действиям. Нашей целью не должна являться оценка памяти сталинского прошлого и дальше в контексте одного «немецкого» или ошибочно предполагаемого европейского видения (которое некоторыми лицами приравнивается к немецкому и поэтому понимается не- верно). Действительный вызов европейским проектам по большей части состоит в умении выстоять тем взглядам, с которыми непосредственно не соприкасаешься. В первую очередь, известная толерантность в обращении друг с другом и кроет в себе шанс – вдали от жалоб и сетований, что Россия якобы «неисправима» – вместе искать возможности, которые могли бы указать путь к всеохватывающему переосмыслению сталинского прошлого.

 

1 См. Рогинский А. Отрывочные воспоминания. Сталин и сталинизм в сегодняшней России. Восточная Европа 59 (2009), кн. 1, с. 37-44. Здесь – с. 39. (Roginskij, A., Fragmentierte Erinnerung. Stalin und der Stalinismus im heutigen Russland, in: Osteuropa 59 (2009), H.1,, S. 37-44, hier S. 39.)

2 Там же, с. 39.

3 Раздел  сайта  «Памятники  в  Пермском  крае»  http://www.pmem.ru/index.php?mode=rpm&exmod=rpm/

memorials.

4  Хлевнюк О. Сталинская диктатура. Политика, институты, методы. – Восточная Европа 59 (2009). Книга 1, с. 45-50. Здесь – с. 45. (Chlevnjuk, O., Die stalinistische Diktatur. Politik, Institutionen, Methoden, in: Osteuropa

59 (2009), H.1, S. 45-50, hier S. 45).

5 Эйдельман Т. Была ли сталинская политика «эффективной»? Скандалы вокруг новых учебников по истории России. В книге: Культура. Россия – анализ культуры. № 1, 2008, с. 3-8. (Ejdelman, T., War Stalins Politik „effektiv“? Skandale um neue Geschichtsbücher in Russland, in: kultura Russland-Kulturanalysen 1/2008, S. 3-8).

 

 

Записей не найдено.

Поделиться:

Рекомендуем:
18.04.2024 | Реконструкция Мемориального музея «Следственная тюрьма НКВД»
18.04.2024 | «Дело врачей». Выставка в Музее истории ГУЛАГа с 5 апреля по 30 июня 2024 года.
18.04.2024 | Не «обижать» старую общественность. Луначарский, Рыков и заслуженные артисты
•Информация по спецпоселениям ГУЛАГа в г. Чусовом и Чусовском районе Пермского края, существовавших
в 1930-1950-е годы
•О Карте террора и ГУЛАГа в Прикамье
•ПАЛАЧИ. Кто был организатором большого террора в Прикамье?
КНИГА ПАМЯТИ | «Это действительно трагедия страны»
КНИГА ПАМЯТИ | Невиновен, но осужден и расстрелян
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте