Исторический раздел:

Вызов моему поколению


Роберт Латыпов

После проведения немецко-русской летней школы «ГУЛАГ в российской памяти» я не перестаю задавать себе вопросы. Как мне стоит относиться к тем, кто ещё совсем недавно, всего 20-30 лет назад служил Системе? Как реагировать на различные трактовки истории и убеждения тех, кто был свидетелями того времени? И как говорить об этом с ними или же с экспертами, занимающимися изучением данной темы? Стоит ли развенчивать имеющиеся мифы и показывать то, какова была действительность без прикрас? Должен ли я разоблачать ужасы сталинского режима и призывать к пересмотру истории и переоценке событий того времени? Или мне лучше лишь слушать внимательно, чтобы узнать больше о прошлом и попытаться понять старую советскую систему и её механизмы? Могут ли вообще мои замечания кого-то переубедить или заставить задуматься?

Слушая кукушкиных и кургузовых[1], я понимаю, что не могу их ненавидеть, как точно также не могу и любить. Мои моральные и нравственные принципы уже давно сформированы, и я знаю, с чем могу примириться, а с чем нет. На самом деле, все эти бывшие лагерные надзиратели для меня попадают в некую промежуточную категорию. С одной стороны, они – часть тогдашней системы и заложники царивших в ней принципов и устоев, что идут в разрез с моими нравственными принципами и ценностями. С другой стороны, их свидетельства как очевидцев очень важны для понимания советского прошлого, а также настоящего России.

Наши дискуссии на тему «Память и воспоминания» в рамках летней школы (и столь редкие, кстати, в нашем обществе) помогли мне точнее понять те механизмы трансформаций, что происходят в памяти людей старшего поколения нашей страны. К ним относится, например, способность человеческой памяти вытеснять негативные воспоминания и переосмысливать заново негативные события в памяти так, чтобы не разрушался целостный образ, нарисованный в сознании. Неосознанно в памяти формируются своеобразные запреты на негативные воспоминания. И это явление столь распространенно среди людей старшего поколения, что такие трансформации становятся коллективной памятью людей о мнимом общем опыте, памятью даже национальной. В большинстве случаев различные исторические события интерпретируются в свете «исторического материализма» или в духе «постановлений партии».

Моё поколение выросло на этих интерпретациях и явных искажениях истории. В 1988 году мне было 14 лет, и я ходил в восьмой класс обычной школы провинциального города на севере Пермского края. Однажды на уроке истории я неожиданно для себя спросил учителя: «Почему в нашем городе живёт так много людей разных национальностей? Не только русские, но татары, башкиры, украинцы, белорусы и даже немцы?». Ответ был прост и лаконичен: «Это потомки тех, кто строил наш город в начале 1930-х годов и приехал сюда по призыву партии на ударную комсомольскую стройку».

Авторитет учителя для меня был тогда настолько высок, а вера в то, что я живу в справедливой стране, настолько непоколебима, что у меня не возникло и тени сомнения относительно истинности его слов. Лишь после развала Советского Союза, когда я уже учился на историческом факультете Пермского государственного университета, я узнал, что истинными строителями города и прилегающих к нему предприятий были тысячи и тысячи репрессированных советской властью людей – раскулаченные крестьяне-спецпереселенцы и заключённые тогда ещё первых лагерей ГУЛАГа. Сегодня я могу с уверенностью заявить, что мой учитель истории был на самом деле очень хорошо осведомлён об истинном прошлом нашего родного города. Но он ответил мне и моим одноклассникам обычным, стандартным штампом, принятым в то время. Он не только излагал нам, подросткам ложную и подретушированную историю, но и формировал тем самым наше коллективное сознание, нашу советскую идентичность. Последующее преодоление этой самой «памяти», а с ней и советской идентичности было и остаётся для меня чрезвычайно болезненным и горьким.

Будучи сопредседателем Молодёжного «Мемориала», я часто сталкиваюсь в своей работе с идеализацией советского прошлого и остро ощущаю это противоречие. Я ловлю себя на том, что, с одной стороны, действительно могу понять людей, которые категорически не хотят помнить негативные события прошлого, не хотят чувствовать боль потерянного времени и утраченных возможностей. Я могу понять и тех, кто хоть и считает людей, ставшими жертвами репрессий, невиновными и признает их страдания, но себя самого не воспринимает и не хочет воспринимать частью этой самой трагической истории. Но с другой стороны, я не могу принять того, что эти же люди не просто рисуют самим себе удобный им вариант истории, но и транслируют затем эти мифы молодому поколению, сегодняшним детям и подросткам, которые не жили в то время и знают о нём лишь понаслышке.

Наше поколение, можно сказать, стоит перед вызовом: как нам жить с этим прошлым? Как нам поступать и с таким видением событий? И как при этом никого не оскорбить и не задеть? Как сделать так, чтобы трагическим страницам истории советского прошлого отдавалось должное внимание, не ставя под вопрос величие людей и их героизм, не перекраивая при этом всю историю? Какими бессмысленными ни казались бы дискуссия и борьба с этими «удобными» версиями истории для молодого поколения, сам факт того, что это ставится под сомнение, зачастую означает шанс научиться думать самим, а не воспринимать всё так, как тебе говорят. Возможно, разговор с людьми иного поколения, уже невоспитанными на советских мифах, поможет нынешней молодёжи критически осмысливать информацию и приведёт к иным интерпретациям и ответам на вопросы, отличным от тех, что были шаблонными в советское время.

 

 



[1] Кукушкин И. Г., бывший старший надзиратель политзоны ВС-389/36 (деревня Кучино, Пермский край), в настоящее время – работник Мемориального музея истории политических репрессий «Пермь-36», существующий на базе бывшей зоны.

Кургузов В. К., бывший надзиратель политзоны ВС-389/35 (пос. Центральный, Пермский край), в настоящее время – основатель и директор общественного музея при исправительной колонии ИК-35.


Записей не найдено.

Поделиться:

Рекомендуем:
| Есть ли срок у презрения трудящихся? Отвечает Андрей Вышинский
| Варлам Шаламов и противоречия советской индустриализации
| Проект «Kogu Me Lugu». Интервью Хейно Пертеля
О Карте террора и ГУЛАГа в Прикамье
Створ (лагпункт, лаготделение Понышского ИТЛ)
Узники проверочно-фильтрационных лагерей
| За нами никакого греха не было
| Судьба инженера
| Главная страница, О проекте