Исторический раздел:

Рапава и другие. Заметки заслуженного юриста о разоблачительном процессе в СССР 1950-х годов.


От редакции сайта gefter.ru: Мы представляем фрагмент книги, готовящейся к изданию АИРО-XXI во второй половине 2014 года.

От автора: Материалы судебных процессов, о которых я хочу рассказать, и на которых я — в то время молодой военный юрист — выполнял функции секретаря судебного присутствия, на мой взгляд, раскрыли весь страшный механизм сталинских репрессий. Конечно, материалы судебных процессов по делам тех, кто творил беззаконие, не могут быть исчерпывающими источникам для уяснения и понимания истории во всей ее полноте. Тем не менее, некоторые выводы, как и почему возник сталинизм, возможны. После осуждения в декабре 1953 г. Специальным судебным присутствием Берии и его ближайших подручных, вместе с ним активно участвовавших в репрессиях против честных людей, были рассмотрены дела и в отношении других работников органов НКВД-МВД-МГБ, которые также беспощадно уничтожали старых членов партии, выступавших или могущих выступить с разоблачением Берии, либо принижали роль Сталина в революционном движении, деятелей науки и культуры, представителей интеллигенции, но более всего простых советских людей, на своих плечах вынесших все тяготы создания нового общества после октябрьского переворота.

Два основных судебных процесса состоялись в сентябре 1955 г. в Тбилиси и в апреле 1956 г. в Баку.

На первом из них рассматривалось дело по обвинению бывших ответственных работников органов государственной безопасности Грузии А.Н. Рапавы, Н.М. Рухадзе и других, а на втором — дело по обвинению бывшего первого секретаря ЦК КП/б/ Азербайджана М. Багирова и бывших ответственных работников органов государственной безопасности этой республики Р.А. Маркаряна, Х.И. Григоряна и других.

Судебные процессы были открытыми, и ежедневно на заседаниях присутствовали сотни граждан, впервые узнавших о многочисленных фактах фальсификации уголовных дел в отношении невиновных, бесчеловечного отношения к необоснованно арестованным. Фактически эти процессы внесли свой вклад в разрушение фундамента сталинской системы.

 

Тбилиси, сентябрь 1955 года
С 7 по 19 сентября 1955 г. в городе Тбилиси в доме культуры железнодорожников в открытых судебных заседаниях военная коллегия Верховного суда СССР в составе председательствующего генерал-лейтенанта юстиции А.А. Чепцова, членов — полковников юстиции А.А. Долотцева и А.А. Костромина, при секретарях: капитанах М.В. Афанасьеве и авторе настоящей работы, с участием представителя государственного обвинения генерального прокурора Союза ССР действительного государственного советника юстиции Р.А. Руденко и защиты — адвокатов К.Н. Апраксина, В.Л. Гаврилова, С.К. Галкина, А.В. Зверева, В.А. Зорина, С.Е. Санникова и Р.И. Уголева рассмотрела дело по обвинению бывших ответственных работников НКВД-МВД-МГБ Грузинской ССР и СССР А.Н. Рапавы, Н.М. Рухадзе, Ш.О. Церетели, К.С. Савицкого, Н.А. Кримяна, А.С. Хазана, Г.И. Парамонова и С.Н. Надараи.

smirnov-coverВ ходе судебного разбирательства отчетливо высветились те черты характера, которые позволили обвиняемым в течение длительного времени работать в органах НКВД-МВД-МГБ, занимать в них высокие должности, получать генеральские звания и обогащаться за счет имущества, изымавшегося у необоснованно репрессированных по делам, которые фальсифицировались этими лицами. Bсе они были послушными исполнителями воли Сталина и Берии, который до июня 1938 г. в Закавказье фактически являлся наместником Сталина. Затем, оказавшись в Москве, держал под неослабным своим контролем складывавшуюся ситуацию в этом регионе.

Результаты судебного разбирательства дела показали, что все подсудимые были лишены элементарной порядочности и совести. Они не только старательно выполняли преступные указания Берии и его ближайших сподвижников Гоглидзе и Кобулова, но и проявляли завидную активность в своей практической деятельности по разоблачению «врагов народа», завоевывая таким образом авторитет у Берии и других руководящих лиц. Они были бесчеловечны. Но именно в таких людях нуждалась созданная Сталиным и его ближайшими соратниками система, обеспечившая утверждение единоличной власти Сталина и уничтожившая миллионы ни в чем не повинных людей, выдавая все это за необходимое условие построения социалистического общества.

Перед судом предстали бывшие наркомы внутренних дел и министры государственной безопасности Грузии, начальники отделов и отделений этих ведомств.

Вот они.

Авксентий Нарикиевич Рапава. Родился в 1899 г. в селе Корцхели Зугдидского уезда Грузии, грузин. Имел высшее юридическое образование. В органах ГПУ-НКВД-МВД-МГБ Грузии работал на разных должностях с 1924 г. В 1934–1935 гг. являлся начальником транспортного отдела Управления Государственной Безопасности НКВД Грузинской ССР. В 1935 г. был назначен заместителем Гоглидзе — народного комиссара внутренних дел Грузии. С 11 августа до 17 октября 1937 г. — председатель «тройки» при НКВД Грузинской ССР. В 1938 г. Рапава некоторое время был председателем Совета Народных Комиссаров Абхазской АССР, и в том же году его назначили народным комиссаром внутренних дел Грузии. В этой должности состоял до января 1948 г., когда его сменил Рухадзе. После этого Рапава назначается министром юстиции Грузинской ССР. Последняя его должность — министр государственного контроля Грузинской ССР. Воинское звание — генерал-лейтенант.

Николай Максимович Рухадзе. Родился в 1905 г. на станции Рустави, грузин. Имел среднее образование. В органах ГПУ-НКВД-МВД-МГБ Грузии работал с 1926 г. До 1927 г. был сотрудником информационного отдела Закавказского ГПУ, затем — уполномоченным ОГПУ Аджарской АССР. В 1930 г. назначается начальником Кобулетского районного отдела ОГПУ Аджарской АССР, а в 1931 г. — начальником секретно-политического отдела ГПУ той же республики. Затем работал начальником Лангхутского и Махарадзевского районных отделов НКВД Грузинской ССР. С марта 1935 г. по 1936 г. являлся начальником Гагрской пограничной комендатуры, а с 1936 г. — начальником Гагрского городского отдела НКВД Грузии. В 1937 году Рухадзе командируется в Тбилиси, где работал руководителем группы совпартконтроля при ЦК КП/б/ Грузии. С назначением Рапавы в октябре 19З8 г. народным комиссаром внутренних дел Грузии Рухадзе становится начальником дорожно-транспортного отдела Закавказской железной дороги. В марте 1939 г. его назначили начальником следственной части НКВД Грузинской ССР. В марте 1941 г. Рухадзе назначается заместителем наркома внутренних дел республики, а в августе того же года — начальником особого отдела Закавказского военного округа. В этой должности (в период войны округ был преобразован в Закавказский фронт) он пребывал до января 1948 г., когда был назначен министром государственной безопасности Грузии. Рухадзе являлся депутатом Верховного Совета СССР. Воинское звание — генерал-лейтенант.

До того, как Рапаве и Рухадзе было предъявлено обвинение по делу, о котором я пишу, они уже побывали в тюремных камерах, куда в свое время сами отправляли большое число ни в чем не виновных людей.

Дело в том, что Рапава был арестован на излете сталинской эпохи — 11 ноября 1951 г. — и обвинен в принадлежности к так называемой «мингрело-националистической группе». Следствие по его делу вел как раз Рухадзе.

Как показал Рапава в суде, Рухадзе вел следствие с грубым нарушением закона. Ему создали невыносимые условия, в течение 160 суток он фактически не спал. Ночью допрашивали, а днем спать не давали, помещали его в холодные и горячие камеры, 35 суток держали в карцере.

Сотрудник внутренней тюрьмы МГБ Грузии, свидетель Ф.В. Будников в суде показал, что арестованного Рапаву помещали в холодную камеру раздетым и в наручниках.

Но вот в чем парадокс. Впрочем, даже не парадокс, а обычный ход событий в то время. Так называемое «мингрельское дело» было прекращено, Рапаву из-под стражи освободили. Рухадзе же 11 июля 1952 г. арестовали и предъявили обвинение в том, что он являлся турецким шпионом и готовил террористический акт в отношении Сталина. В вину Рухадзе вменялось и то, что он женат на бывшей жене врага народа Арутюнова — бывшего секретаря бывшего председателя ГПУ Грузии Д.С. Киладзе. Только после ареста Берии эти несуразные обвинения с Рухадзе были сняты, но из-под стражи его не освободили, поскольку ему предъявили обвинения, которые рассматривались и исследовались Военной коллегией Верховного Суда СССР в ходе описываемого судебного процесса.

Шалва Отарович Церетели родился в 1894 г. в местечке Сачхере Сахерского района Грузии в семье дворянина, грузин. Имел среднее образование. В чине унтер-офицера служил в царской армии. В 1915–1917 гг. находился в плену у немцев, где поступил на службу в грузинский легион. Там ему было присвоено воинское звание «лейтенант», а затем и «обер-лейтенант». В легионе командовал ротой. По возвращении в Грузию служил в 1918–1921 гг. в войсках меньшевиков в чине штабс-капитана. В органах НКВД Грузии занимал различные должности. Будучи начальником Управления милиции НКВД Грузии, являлся членом тройки при НКВД Грузинской СCP с 11 августа 1937 г. до 13 июля 1938 г. В 1938 г., когда Берия уехал в Москву и стал народным комиссаром внутренних дел СССР, вместе с Гоглидзе, Кобуловым и другими он взял с собой и Церетели, назначив его заместителем начальника 3-го спецотдела. Был заместителем у П. Судоплатова, возглавлявшего группу, которой Берия поручал выполнять специальные задания. В 1941 году Церетели был назначен первым заместителем народного комиссара внутренних дел Грузии. Перед арестом Церетели — заместитель министра внутренних дел республики и начальник управления пограничных войск Грузинского военного округа. Воинское звание — генерал-лейтенант.

Константин Сергеевич Савицкий родился в 1905 г., русский, имел высшее образование. Его отец — полковник русской армии. В органах НКВД Савицкий работал с 1931 г. до апреля 1939 г., в 1942–1946 гг. и три с половиной месяца в 1953 г. В НКВД Грузинской ССР являлся начальником 1-го отделения и помощником начальника 4-го отдела УГБ НКВД Грузинской ССР. В 1942 г. Савицкий был назначен заместителем начальника 4-го отделения 2-го отдела 4-го Управления НКВД СССР. В 1943 г. он стал секретарем заместителя народного комиссара государственной безопасности СССР Кобулова. В июне 1948 г. из органов МГБ был уволен по болезни. Когда Кобулова направили на работу в Главное управление советского имущества за границей (ГУСИМЗ) заместителем начальника, Савицкий поступил на работу в это Управление на должность его помощника, и в этой должности состоял до марта 1953 г., после чего был назначен помощником заместителя министра внутренних дел СССР Кобулова. Воинское звание — полковник.

Никита Аркадьевич Кримян родился в 1913 г. в городе Карсе, армянин. Имел высшее педагогическое образование. В органах НКВД Грузии стал работать со второй половины 1932 г. До 1933 г. был практикантом экономического отдела ГПУ Грузинской ССР, а затем, до 1935 г. — уполномоченным 4-го отделения экономического отдела. В 1935 г. он был назначен оперативным уполномоченным 3-го отделения того же отдела. В 1937 г. Кримяна переводят в секретно-политический отдел НКВД Грузинской ССР, начальником которого был Кобулов. С ним он работал до конца 1939 г. В 1939–1940 гг. Кримян являлся заместителем начальника следственной части УНКВД Львовской области, а затем заместителем начальника УНКВД. В дальнейшем до 1943 г. Кримян работал в той же должности в Ярославской области, а затем до 1945 г. был там же начальником УНКГБ. В 1945 г. Кримян возвращается в Закавказье на должность народного комиссара (затем министра) внутренних дел Армянской ССР. В этой должности он состоял до 1947 г., после чего был назначен начальником УМГБ Ульяновской области. В 1951 г. был уволен со службы в звании полковника.

Александр Самойлович Хазан родился в 1906 г. в городе Одессе, еврей. Имел высшее образование. В 21 год начал работать народным следователем. После окончания юридического факультета университета перешел на работу в органы НКВД в Одессе [1]. В 1933 г. был переведен на работу в Закавказье. С мая 1935 г. он — начальник 1-го отделения 4-го отдела НКВД Грузинской ССР. С января 1937 г. по 1938 г. Хазан являлся помощником начальника этого отдела, возглавлявшегося Кобуловым. 31 января 1938 г. Хазан был арестован. Ему предъявили обвинение в применении незаконных методов ведения следствия, в результате чего допрашивавшиеся им арестованные оговаривали невиновных лиц, а также Рапаву, Кобулова и Меркулова. Эти показания Хазан передал Кобулову, а через некоторое время он был арестован. Разумеется, названные лица не могли смириться с тем, что на них получены показания. Реальная власть была в их руках, и Хазан «на всякий случай» был арестован. Но он был «своим» человеком, и через несколько месяцев содержания под стражей Хазан был освобожден. В апреле того же года его уволили из органов НКВД. После освобождения он работал в Грузинском индустриальном институте и преподавателем в межкраевой школе НКВД. Перед арестом Хазан — юрисконсульт в проектном институте. Воинское звание — подполковник.

Георгий Иович Парамонов родился в 1907 г. в городе Баку, русский. Окончил 6 классов единой трудовой школы, другого образования не имел. Его отец — счетный работник, мать — сельская учительница. В 1927 г. Парамонов стал работать курьером в ГПУ Грузинской ССР. В 1928–1929 гг. работал делопроизводителем Горийского отдела ГПУ. В последующие годы был регистратором в учетно-статистическом отделе, помощником уполномоченного и уполномоченным в различных подразделениях НКВД Грузинской ССР. В 1936–1938 гг. являлся начальником отделения 4-го отдела НКВД Грузинской ССР. Затем отчетливо проявляется такая закономерность: куда направляется на работу Гоглидзе, туда же следовал и Парамонов. В конце 1938 г. его направили в Ленинградскую область на должность инспектора при начальнике областного УНКВД. Затем там же был назначен начальником секретариата УНКВД, а позже — особоуполномоченным при начальнике УНКВД и заместителем начальника следственной части. Начальником УНКВД все это время был Гоглидзе. В 1941 г. Парамонова направили в Молдавию помощником уполномоченного ЦК ВКП/б/ и СНК СССР Гоглидзе. В том же году его перевели в Хабаровский край, где он занимал должности начальника экономического отдела УНКВД края, начальника следственного отдела, а в 1944–1950 гг. — заместителя начальника Управления НКГБ-МГБ Хабаровского края по кадрам. Начальником названного управления все это время был тот же Гоглидзе. В 1953 г. Парамонова назначили заместителем начальника следственной части по особо важным делам МВД СССР. Гоглидзе в это время был заместителем Берии — Министра внутренних дел СССР.

Сардион Николаевич Надарая родился в 1903 г. в селе Селиста Абашского района Грузинской ССР, грузин. Был заместителем, а в 1937–1938 гг. — начальником внутренней тюрьмы НКВД Грузинской ССР. С 1939 г. являлся заместителем начальника личной охраны Берии, а в 1953 г. был назначен ее начальником.

В ходе судебных заседаний выяснялось, когда и при каких обстоятельствах сотрудники НКВД Грузии стали применять незаконные методы ведения следствия.

Как показал Рухадзе, такие методы стали применяться с июля 1937 г., когда народный комиссар внутренних дел Абхазской АССР Жужунава вызвал начальников отделов НКВД, в том числе и его, Рухадзе, на совещание в Сухуми и передал установку Берии о применении к подследственным физических мер воздействия. Возвратившись в Гагры, он передал это указание оперативному составу городского отдела НКВД.

Свидетель Васильев — в то время заместитель Рухадзе — подтвердил это и пояснил в суде, что Рухадзе потребовал от сотрудников горотдела НКВД приступить к активному разоблачению преступников. Под этим Рухадзе, как он разъяснил, понимал упрощенное ведение следствия и применение к арестованным физических мер воздействия. Он также предупредил, что проявление «мягкосердечия» к подследственным будет расцениваться как пособничество врагам народа. «Кто не бьет, тот сам враг народа», — заявил Рухадзе на этом совещании. Еще он разъяснил, что всем сотрудникам будут выданы специальные жгуты для избиения арестованных и валериановые капли для приведения в чувство тех, кто в результате избиения потеряет сознание.

Рапава не отрицал того, что в бытность его народным комиссаром внутренних дед Грузии подчиненные ему сотрудники применяли к арестованным меры физического воздействия. Однако сначала он утверждал, что никогда не давал указаний о применении таких мер к арестованным, а когда исследованными судом доказательствами это утверждение оказалось опровергнутым, то заявил, что если и давал санкцию на применение физических мер воздействия к арестованным, то делал это по распоряжению Берии.

Рапава стремился представить себя жертвой окружавших его фальсификаторов.

Хазан в суде рассказал о совещании, на котором народный комиссар внутренних дел республики Гоглидзе говорил, что народный комиссар внутренних дел CCCР Ежов не признает достаточными методы следствия, установленные его предшественником Ягодой, для быстрейшей ликвидации вражеского троцкистского подполья в стране. Гоглидзе при этом ссылался на зверства, творившиеся фашистами в отношении коммунистов, и указывал на необходимость жестокой расправы с разоблаченными врагами. Такое же совещание, показал далее Хазан, было и у Берии, где последний потребовал жестоко избивать арестованных врагов народа, что явится ответом на зверства фашистов.

Получалось, что коль скоро ты был арестован органами НКВД, значит, ты уже враг, значит, тебя надлежит жестоко избивать. Вряд ли этот силлогизм нуждается в комментариях.

И потом. Нет сомнений в том, что фашисты действительно жестоко обращались с коммунистами, равно как и с социал-демократами. Но они ведь применяли указанные меры к действительным своим врагам, которые боролись или пытались бороться с фашизмом. Конечно, это ни в коей мере не оправдывает массовый террор, развязанный фашизмом. Однако здесь просматривается все же определенная логика борьбы противостоящих друг другу политических сил. А с кем боролись органы НКВД? Выходит, и с коммунистами тоже, не говоря уж о других, гражданах Советского Союза, которые в большинстве своем не были противниками существующего строя. Напротив, по мере сил своих стремились укрепить этот строй. Сейчас известно, что в годы сталинщины коммунистов было уничтожено значительно больше, чем в годы гитлеризма во всей Европе.

Как пояснил Савицкий, он присутствовал на выступлении Берии, который говорил о необходимости интенсивных допросов арестованных врагов народа, о применении к ним физических мер воздействия. При этом Берия, показал Савицкий, ссылался на указание инстанции, «называя имя человека, произнести которое у меня сейчас не поворачивается язык». Понятно, имя какого человека не мог назвать Савицкий, это — имя Сталина.

Можно себе представить, каково было тем сотрудникам НКВД, у которых совесть не вся ушла, узнать, что сам Сталин дал указание избивать арестованных. Тем же, кто эту совесть и человеческую порядочность потерял, такая информация еще больше развязала руки в их неправедной деятельности, в еще большем развертывании беззакония и произвола в отношении арестованных невиновных людей.

Суд выяснял, кто из подсудимых и в каких конкретных случаях избивал арестованных, и как подсудимые воспринимали указание о применении к арестованным физических мер воздействия.

Рухадзе, Савицкий, Кримян, Хазан, Парамонов подтвердили, что они избивали арестованных. Рухадзе показал, что он применял к арестованным меры физического воздействия как в 1937– 1938 гг., так и в 1950 г. Он считал, что избивал преступников, врагов. Но это утверждение Рухадзе прозвучало крайне неубедительно. Уж очень неправдоподобно много получалось врагов в нашей стране.

На вопрос, за что избивали арестованных, Савицкий ответил так: «Считалось, что арестованные являются врагами и скрывают свою враждебную деятельность, а поэтому необходимо любыми способами их разоблачить».

На другой вопрос, были ли у него сомнения в правильности следственной практики в НКВД Грузии, Савицкий ответил: «К сожалению, никаких сомнений по этому вопросу у меня не было. Кто знал, что Берия враг народа?».

Было установлено, что с сомневавшимися в правомерности существовавшей следственной практики в органах НКВД беспощадно расправлялись те же органы НКВД. У Савицкого, как видим, на этот счет сомнений не было.

Кримян пояснил, что он, как и многие другие сотрудники НКВД Грузинской СCP, применял к арестованным меры физического воздействия: бил их плеткой, веревкой, ремнями. Кроме того, он давал указание своим подчиненным избивать арестованных. Иногда заходил к Савицкому и Парамонову, которым помогал избивать тех, кого они допрашивали.

Эти свои действия Кримян объяснял в суде тем, что находился под влиянием авторитета Берии, Гоглидзе, Рапавы, Рухадзе. Он не имел никакого представления об их преступной деятельности и только после разоблачения этих лиц понял, что они использовали eго и многих других в 1937 г. для осуществления террористических расправ с неугодными им честными советскими людьми. Кримян считал, что он был слепым орудием в руках врагов народа.

Свои противоправные действия Хазан объяснил тем, что он не мог в то время разглядеть «вражеское лицо Берии, Кобулова, Гоглидзе и других». Поэтому в числе других сотрудников НКВД Грузии тоже избивал арестованных и привлекал к этому двух своих подчиненных. Он не задумывался, как могло случиться так, что, например, Серго Орджоникидзе стал контрреволюционером. В то время он, Хазан, «был одержим другой манией». Эта мания у него выражалась, как было установлено, в том, что в каждом человеке он видел неразоружившегося врага. Об этом убедительно рассказали допрошенные в суде свидетели. Хазан полагал, что все творившееся было «вызвано необходимостью скорейшего уничтожения пятой колонны в СССР».

Парамонов, признавая, что он тоже избивал арестованных по указанию своих начальников, вместе с тем считал допустимым применение мер физического воздействия к врагам.

Снова и снова приходилось слышать, что арестовывались заведомые враги, которых можно было избивать. Но ведь сначала, как известно, нужно убедительно доказать, что тот или иной человек преступник, враг, не говоря уж о том, что избиение арестованных, кем бы они ни были, в высшей степени безнравственно. Но эти общечеловеческие постулаты сотрудникам НКВД не прививались, да и как они могли руководствоваться общечеловеческими нормами, если избиение «врагов» было санкционировано самим «отцом народов»?

Парамонов подтвердил, что путем избиений он добивался от арестованных признания в совершении ими тяжких преступлений. Следствия как такового, заявил Парамонов, в то время фактически не велось. В ходе так называемого расследования от арестованного должны были быть обязательно получены показания о его террористической деятельности. Савицкий и Хазан, показал далее Парамонов, говорили: «Если арестованный не показывает о террористической деятельности, то он полностью не разоблачен». В связи с этим следователи «разоблачали» арестованных по меньшей мере в их «террористических намерениях», а то и в подготовке террористических актов в отношении руководителей КП/б/ Грузии и правительства республики. Впрочем, такие «разоблачения» осуществлялись не только в Грузии, а во всех регионах страны. Вот только ни одного террористического акта не было совершено. Но это не смущало сотрудников НКВД, и они продолжали «разоблачать террористов».

Помимо того, что арестованные избивались с целью получения показаний об их преступной деятельности, их также помещали в «холодные» и «горячие» камеры, оборудованные по указанию Берии во внутренней тюрьме НКВД Грузии. Сажали арестованных в эти камеры с той же целью — добиться от них признания в преступной деятельности. Начальником тюрьмы в это время был Надарая.

Кроме того, Кобуловым была создана целая система камерных провокаций. Специальные лица помещались в камеры к содержавшимся там арестованным. Они подсказывали, кого следует называть при допросе как опасных государственных преступников. И нещадно избиваемые арестованные называли как врагов лиц, фамилии которых были подсказаны им провокаторами.

Использовались и другие методы «разработки» арестованных, содержавшихся в камерах внутренней тюрьмы НКВД Грузии. Об этом рассказал в суде свидетель С.С. Давлианидзе, генерал-майор запаса. В 1937 г. Давлианидзе был заместителем начальника 4-го отдела НКВД Грузинской ССР.

Начальником этого отдела являлся Кобулов, а Давлианидзе непосредственно руководил 8-м отделением, занимавшимся проведением агентурных мероприятий по вскрытию антисоветских террористических групп. Это делалось при помощи специальной техники, которая устанавливалась в тюремных камерах для подслушивания разговоров арестованных, Давлианидзе знакомился со стенограммами этих разговоров. В основном арестованные говорили об избиениях, которым они подвергались, о том, как им подсказывают фамилии других лиц, которых они должны были оговорить в совершении тяжких преступлений. Давлианидзе запомнилась запись содержания разговора между арестованными бывшим председателем СНГ Грузии Г.А. Мгалоблишвили и бывшим председателем ЦИК Азербайджана Г.М. Мусабековым. Их разговор касался в основном избиения арестованных, и в этой связи упоминались фамилии Хазана, Кримяна, Савицкого как лиц, жестоко избивавших арестованных.

Давлианидзе утверждал, что Хазан был арестован по его инициативе. При обыске в кабинете Хазана обнаружили картотеку на сотрудников НКВД Грузии, в отношении которых Хазан, видимо, намеревался возбудить уголовные дела. Были обнаружены также плетки, веревки, шомпола и другие орудия избиения, которые использовались во время допросов арестованных.

О своей же деятельности в органах НКВД Грузии Давлианидзе рассказывал весьма сдержанно. Это не удивительно — ведь он тоже участвовал в фальсификации уголовных дел в отношении невиновных. Не без оснований Савицкий характеризовал Давлианидзе как жестокого человека, активно применявшего меры физического воздействия к арестованным. Кримян же в суде утверждал, что Давлианидзе — неразоблаченный враг. Именно он давал указания сотрудникам применять к арестованным физические меры воздействия. Позже было установлено, что это соответствовало действительности.

Вот такая «технология» сбора доказательств в отношении необоснованно арестованных лиц, которые ни в чем не были виноваты, существовала в органах НКВД в годы сталинщины.

Органом же, который принимал окончательное решение но делам, расследовавшимся сотрудниками НКВД, в большинстве случаев являлась тройка при НКВД Грузинской ССР — несудебный орган, наделенный большими правами.

Здесь, пожалуй, уместно коротко рассказать о том, какие несудебные органы, решавшие судьбу советских граждан, существовали на протяжении нашей истории.

Известно, что сразу же после Октябрьской революции для борьбы с контрреволюцией и саботажем была образована Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК), наделенная декретом Совета Народных Комиссаров PCФСР от 21 февраля 1918 г. правом внесудебного рассмотрения дел. На основании решения ВЧК лица, совершившие контрреволюционные тяжкие преступления и некоторые другие опасные общеуголовные преступления, могли быть расстреляны на месте совершения этих преступлений.

В соответствии с постановлением СНК РСФСР от 5 сентября 1918 г. «О красном терроре» ВЧК могла заключать классных врагов в места лишения свободы, а лиц, участвовавших в белогвардейских организациях, заговорах и мятежах — расстреливать. Постановление Чрезвычайного VI Всероссийского съезда Советов от 6 ноября 1918 г. «Об амнистии» положило конец красному террору в республике. Со временем внесудебные права органов ЧК были еще больше ограничены.

Декретом ВЦИК от 6 февраля 1922 г. Всероссийская чрезвычайная комиссия упраздняется, а ее функции возлагаются на Народный комиссариат внутренних дел PCФСР. В составе этого наркомата было образовано Государственное политическое управление (ГПУ). Сначала право внесудебного рассмотрения дел органами госбезопасности было отменено, но 16 октября 1922 г. ВЦИК предоставил ГПУ право «внесудебной расправы вплоть до расстрела в отношении всех лиц, взятых с поличным на месте преступления при бандитских налетах и вооруженных ограблениях». Кроме того, этим же постановлением Особой комиссии НКВД по высылкам разрешалось высылать и заключать в лагеря принудительных работ деятелей антисоветских политических партий и рецидивистов.

26 марта 1924 г. ЦИК СССР создает Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ). Согласно утвержденному «Положению о правах ОГПУ в части административных высылок и заключения в концентрационный лагерь», решения об этом принимались Особым совещанием при ОГПУ, состоявшем из трех членов коллегии ОГПУ с обязательным участием прокурора. Одновременно с Особым совещанием внесудебную деятельность продолжала осуществлять и коллегия ОГПУ.

Циркулярами ОГПУ от 29 октября 1929 г. и от 8 апреля 1931 г. в центральном аппарате были образованы тройки для предварительного рассмотрения законченных следственных дел и последующего их доклада на заседаниях Коллегии или Особого совещания при ОГПУ. В состав троек входили руководители оперативных управлений — отделов ОГПУ и полномочный представитель ОГПУ в Московском военном округе. Эти тройки рассматривали следственные дела, представляемые центральным аппаратом и местными органами ОГПУ. Циркуляром 1931 г. предписывалось обязательное участие в заседаниях троек представителя прокуратуры ОГПУ.

Постановлением Президиума ЦИК СССР от 3 февраля 1930 г. ОГПУ предоставляется право на время проведения кампаний по ликвидации кулачества (осень 1930 г. — лето 1931 г.) передоверять свои полномочия по внесудебному рассмотрению дел полномочным представительствам ОГПУ в краях и областях с тем, чтобы такое рассмотрение дел производилось с участием представителей краевых (областных) исполкомов, прокуратуры и партийных органов. Состав этих «троек» утверждался не органами советской власти, а Коллегией ОГПУ.

Постановлением ЦИК СССР от 10 июля 1934 г. ОГПУ как самостоятельный орган было ликвидировано. На правах управления оно вошло в состав Наркомата внутренних дел (НКВД) СССР.

В НКВД действовало также Особое совещание при наркоме внутренних дел. Особому совещанию предоставлялось право выносить постановления о заключении в исправительно-трудовые лагеря, о ссылке и высылке на срок до пяти лет или о высылке за пределы СССР лиц, «признаваемых общественно опасными». В состав Особого совещания, возглавлявшегося наркомом, входили: заместители наркома, уполномоченный НКВД СССР по PCФСР, начальник Главного управления рабоче-крестьянской милиции и нарком внутренних дел союзной республики, на территории которой возникло уголовное дело. В заседаниях Особого совещания предусматривалось обязательное участие прокурора СССР или его заместителя.

Убийство С.М. Кирова 1 декабря 1934 г. послужило поводом для усиления репрессий в отношении тех, кого арестовывали органами НКВД. Вечером 1 декабря 1934 г. по инициативе Сталина (решение Политбюро об этом было оформлено опросом только через два дня) секретарь Президиума ЦИК А.С. Енукидзе подписал следующее постановление:

«1/ Следственным властям — вести дела обвиняемых в подготовке или совершении террористических актов ускоренным порядком;

2/ Судебным органам — не задерживать исполнения приговоров к высшей мере наказания из-за ходатайств преступников данной категории о помиловании, так как Президиум ЦИК Союза ССР не считает возможным принимать подобные ходатайства к рассмотрению;

3/ Органам Наркомвнудела — приводить в исполнение приговор о высшей мере наказания в отношении преступников названных выше категорий немедленно по вынесении судебных приговоров».

Это постановление не вносилось на утверждение сессии ЦИК СССР, как это предусматривалось Конституцией СССР.

Все положения названного постановления были внесены в уголовно-процессуальные кодексы. В УПК PCФCP их внесли 10 декабря 1934 г. Устанавливалось, что следствие по делам о террористических организациях и террористических актах должно быть закончено в срок не более десяти дней.

Вновь введенными нормами, регламентировавшими порядок расследования и рассмотрения судами дел указанной категории, существенно ущемлялись правовые гарантии лиц, обвинявшихся в совершении названных преступлений. По существу это были античеловеческие нормы — не допускалась даже подача ходатайств о помиловании. Вряд ли можно найти подобный пример в новейшей истории любых других государств.

14 сентября 1937 г. такой же процессуальный порядок судопроизводства был установлен и по делам о вредительстве и диверсиях.

27 мая 1935 г. приказом Наркома внутренних дел СССР в составе НКВД-УНКВД республик, краев и областей были организованы «тройки», на которые распространялись права Особого совещания. В них входили: председатель — начальник УНКВД или его заместитель, члены — начальник управления милиции и начальник соответствующего отдела, сотрудники которого расследовали дело, которое представлялось на рассмотрение «тройки». Участие прокурора в заседаниях «тройки» было осязательным. «Тройки» могли принимать решения о высылке, ссылке или заключении в исправительно-трудовой лагерь на срок до 5 лет. Считалось, что это наказание подлежало назначению виновным в совершении преступлений. Фактически же, как об этом свидетельствует практика деятельности этих «троек», на основании их решений подвергались репрессиям по сфальсифицированным делам те, кто никаких преступлений не совершал.

Приказом Народного комиссара внутренних дел СССР от 30 июля 1937 г. были созданы республиканские, краевые и областные тройки, которым было предоставлено право применять к признанным виновными высшую меру наказания — расстрел, либо лишение свободы на срок от 8 до 10 лет. Этим же приказом утверждался персональный состав троек: председателями являлись наркомы внутренних дел республик, начальники краевых или областных управлений НКВД, а их членами — первые секретари ЦК компартий союзных республик, краевых и областных комитетов ВКП/б/, а также республиканские, краевые и областные прокуроры.

В соответствии с приказами Народного комиссара внутренних дел СССР от 11 августа 1937 г. (этот приказ был санкционирован И.В. Сталиным, В.М. Молотовым, Л.М. Кагановичем и С.В. Косиором) и от 20 сентября 1937 г. было введено рассмотрение уголовных дел двойками, состоявшими из наркомов внутренних дал республик и начальников УНКВД и прокуроров республик, краев, областей.

Помимо указанных органов, действовала и так называемая высшая двойка в составе Председателя Верховного Суда СССР и Прокурора СССР.

Во исполнение постановления СНК СССР и ЦК ВКП/б/ от 17 ноября 1938 г. «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» приказом НКВД СССР от 26 ноября 1938 г. двойки и тройки при НКВД были упразднены.

При этом продолжало действовать и Особое совещание при НКВД, а затем МГБ СССР. Оно было упразднено Указом Президиума Верховного Совета СССР только 1 сентября 1953 г.

Именно такой тройкой при НКВД Грузинской ССР рассматривалось большинство дел, следствие по которым проводилось сотрудниками НКВД республики. Не только в Грузии, но и в других регионах СССР тройки творили вопиющее беззаконие. Помимо того, что они сами были незаконными в системе правоохранительных органов, тройки, принимая решения па конкретным делам, совершенно не считались с действовавшим законодательством. Послушаем, как рассказывал о деятельности троек Рапава.

Давая объяснения о работе тройки при НКВД Грузинской ССР и отвечая на вопрос, почему под его председательством она принимала решения о расстреле лиц, обвинявшихся в преступлениях, за совершение которых такое наказание действовавшим законодательством не предусматривалось, Рапава заявил: «Мы фактически были выведены из уголовно-процессуального законодательства специальной инструкцией о работе тройки». Здесь Рапава был прав. Тройки были безотказными карательными органами в руках всемогущего НКВД, с их помощью беспощадно расправлявшегося с «врагами народа».

Выше приведены некоторые биографические данные подсудимых на процессе. Не лишне упомянуть и о некоторых документальных данных, характеризующих их работу, а также и о собственных оценках своей деятельности в органах НКВД, характеристиках, которые давались обвиняемым допрошенными на процессе свидетелями.

Что на самом деле представлял из себя Рухадзе, отчетливо видно из содержания написанной им так называемой оперативной биографии, в которой он указывал на свои заслуги в борьбе с «врагами народа» и всячески подчеркивал свою близость к Берии. Рухадзе писал: «В 1935–1936 гг. и по октябрь 1937 г. работал в Гаграх в должности коменданта Гагрской особой погранкомендатуры, а затем — начальника Гагрского отдела НКВД Грузинской ССР […] Лично вскрыл немецкую резидентуру, возглавляемую пчеловодом Леткеманом Г., имевшим связь с немецкими колонистами в Ставропольском крае. По нашим ориентировкам там также была вскрыта и ликвидирована немецкая резидентура. По делу Леткемана по Гаграм было выявлено и разоблачено 17 шпионов немецкой разведки. Все осуждены были к ВМН. Под моим непосредственным руководством (агентурные и следственные мероприятия) было разоблачено и арестовано до 700 человек врагов народа, изобличенных во вредительстве, диверсионной и террористической деятельности. Большая часть была осуждена к ВМН. Остальные к разным срокам наказания […]

Принял непосредственное участке в следствии, организации, а затем расстреле участников контрреволюционного шпионского и диверсионного центра в Абхазии (Ладария, М. Лакоба и другие, всего 17 человек).

По поручению товарища Берия арестовал и разоблачал как участников контрреволюционного заговора в аппарате НКВД Абхазии Жужунавы, Волковского, Петросяна и других. Был вызван из Гагр в оперативную [командировку. — Н.С.] в Тбилиси в НКВД ГССР, где проводил следствие по врагам народа (Вардзиели, Санакоев, Джичоев, Киладзе, Чхаидзе и др.) […]

По указанию товарища Л.П. Берия в июне 1939 г. был назначен на должность начальника следственной части НКВД Грузинской CCР и проработал в этой должности по апрель 1941 г.».

Вот так оценил Рухадзе свои скромные заслуги в борьбе с «врагами народа».

По делу было установлено, что Рапава своим ростом по службе целиком обязан Берии, хотя обвиняемый и пытался утверждать, что он не был близок к Берии. В суде оглашались показания Гоглидзе, из которых следовало, что Рапава был близок к Берии. Кроме того, это было подтверждено и показаниями самого Рапавы в суде. Он рассказал, что в 1938 г. секретарь ЦК КП/б/ Грузии К.Н. Чарквиани сообщил ему о договоренности с Берией относительно назначения его, Рапавы, народным комиссаром внутренних дел Грузии. И Рапава был назначен на эту должность.

Или вот такой факт. Брат жены Рапавы — Георгий Жордания — в 1928 г. выстрелом из пистолета, принадлежавшего Рапаве (он тогда работал в особом отделе), убил своего товарища. Испугавшись ответственности, Жордания бежал в Турцию.

Как показал Рухадзе, о побеге Жордании в Турцию было известно. Стало известно и то, что Жордания затем перебрался в Париж, состоял в антисоветской организации. С началом войны Жордания поступил на службу к немцам, служил в разведке. В 1943 г. он находился в Пятигорске. Был составлен план ликвидации Жордании, который представили Рапаве на утверждение, но он не утвердил этот план.

Как заявил Рапава в суде, он не помнит, чтобы Рухадзе обращался к нему по вопросу о Жордании.

Согласно существовавшему в то время порядку, органы НКВД внимательно следили и выявляли, у кого из советских граждан какие и в какой стране имелись родственники. При этом степень родства не имела значения. К таким людям относились обычно с большим недоверием, и у них не имелось возможности занимать сколько-нибудь ответственные должности. Рапава же избежал недоверия. Логично возникает вопрос: не потому ли Рапава не спешил привлекать к ответственности племянника жены Берии — Шавдию, изменившего Родине во время Великой Отечественной войны, а затем заботами Берии переправленного в Грузию? Выходит, и здесь Берия с Рапавой были нужны друг другу. Допрошенный арестованный Шавдия показал, что пока министром государственной безопасности в республике был Рапава, его не привлекали к уголовной ответственности.

Допрошенный в суде свидетель Д.С. Твалчрелидзе, служивший в НКВД-МГБ Грузии до 1948 г. и уволенный по компрометирующим основаниям с должности помощника министра госбезопасности республики по хозяйственным вопросам, привел некоторые факты, характеризующие Рапаву и Рухадзе далеко не с лучшей стороны и в бытовом плане. Твалчрелидзе показал, что в день проведения денежной реформы в декабре 1947 г. его вызвал Рапава, дал ему деньги для обмена их на новые денежные знаки. Через финансовый отдел министерства госбезопасности, которое возглавлял Рапава, он обменял 4000 рублей в соотношении один к одному и передал их Рапаве. Между тем, при проведении денежной реформы наличные деньги подлежали обмену в соотношении десять к одному, то есть 10 рублей старых денежных знаков обменивались на рубль новых денег.

Твалчрелидзе также показал, что на ремонт квартиры Рухадзе было израсходовано 200 тысяч рублей государственных денег.

Теперь о Церетели, которого Хазан охарактеризовал как тупого, ограниченного и жестокого человека. И действительно, по сравнению е другими подсудимыми он воспринимался именно таким, хотя и имел высокое воинское звание. Складывалось впечатление, что звания, ответственные посты он получал за какие-то особые заслуги. В центральном аппарате НКВД СССР, как уже говорилось, он являлся заместителем Судоплатова, возглавлявшего специальную группу. Судоплатову и Церетели было поручено организовать эту группу в 5–6 человек, которые должны были выполнять весьма конфиденциальные задания по похищению людей. Церетели поручалось составить инструкцию о работе данной группы.

Церетели участвовал в аресте бывших народного комиссара внутренних дел СССР Ежова и его заместителя Фриновского. Один только этот факт свидетельствует, каким доверием пользовался Церетели у Берии. Ведь недаром его называли цепным псом последнего. Между прочим, Церетели был награжден 14-ю орденами. Столько орденов, по крайней мере, только советских, не было у полководцев Великой Отечественной войны Г.К. Жукова и К.К. Рокоссовского.

В одном из писем Берии Церетели писал: «Мне неоднократно приходилось выполнять […] специальные серьезные задания […] под личным руководством Л.П. Берия […]. Свой долг я выполню как ученик достойного учителя Л.П. Берия».

Конечно же, такие люди, как Церетели и ему подобные очень нужны были Берии, а также сложившейся тоталитарной системе.

В суде была оглашена аттестация Кримяна, данная ему народным комиссаром внутренних дел Грузии Гоглидзе. В ней указывалась: «Тов. Кримян — молодой, растущий, талантливый чекист — оперативник, подающий большие надежды на дальнейший рост […].

С июня 1938 года т. Кримян неутомимо осуществлял борьбу по вскрытию и разгрому контрреволюционного подполья Грузии. Еще до этого вскрыл и провел следствие по делу ряда серьезнейших контрреволюционных формирований […].

Tов. Кримян совместно с Савицким […] ведет […] дела […] членов центра “правых”: Орахелашвили, Элиава, Матикашвили […] В большинстве арестованные по этим делам признались и дали развернутые показания о своей диверсионно-шпионской и террористической деятельности и связях, в результате чего вскрыты […] шпионско-фашистская организация среди писателей и буржуазно-националистической интеллигенции, возглавляемая […] Джавахишвили».

В суде была оглашена и выдержка из акта, имеющегося в личном деле Хазана. Вот она: «С мая 1935 года возглавляет I отделение 4 отдела УГБ НКВД Грузинской ССР по борьбе с антипартийными контрреволюционными формированиями. За это время при непосредственном участии т. Хазана изъято 1400 человек членов контрреволюционной троцкистской организации Грузин и ликвидирован ряд троцкистских групп […]».

Содержание приведенной выдержки наводит на невеселые размышления. Конечно же не столько по поводу Хазана и его «заслуг» в борьбе с «врагами народа», а больше относительно той тоталитарной системы, которая к середине 1930-х гг. была сформирована и безупречно действовала отнюдь не в интересах народа, да и не в интересах правящей партий, которая сама оказалась в тисках этой системы. Внутри партии правили бал партократические структуры, в руках которых фактически и находилась власть. Именно с целью обеспечения главенства этих структур во всей государственной и хозяйственной системе принимались решительные меры по обеспечению «единства партии», никакого инакомыслия не допускалось. Оказывается, в органах НКВД существовали подразделения, призванные бороться с «антипартийными контрреволюционными формированиями». Получалось, что партия сама была не в состоянии бороться со своими политическими противниками, если они где-то появлялись. К чему это привело, известно.

Характеристика Хазана была бы неполной, если не сказать, что он занимался еще и литературным трудом. Им была написана книга «О моральном облике советского человека», которая была издана тиражом в 25 тысяч экземпляров под псевдонимом Александров [2].

В книге с претензией на глубину и убедительность исследовались проблемы морали буржуазной и пролетарской, соотношение личного и общественного в социалистическом государстве, моральные критерии, определяющие отношение к труду и социалистической собственности, рассказывалось о советском патриотизме, товариществе и дружбе, о семье и браке в новом социалистическом обществе. Одним словом, эта книга написана в духе того времени, когда все было ясно, когда большинство было уверено в том, что только советский народ выбрал единственно правильный путь движения к светлому будущему. Как бы там ни было, но насколько нравственным было писать о морали человеку, в высшей степени аморальному? Но ведь писали, и не только Хазан.

Парамонов — преемник Гоглидзе, оценивая степень своей подготовленности для выполнения обязанностей по занимавшимися им должностям, в суде вполне справедливо заявил, что для выполнения работы заместителя начальника следственной части по особо важным делам МВД СССР его шестиклассного образования было явно недостаточно.

В ходе судебного разбирательства суду и присутствовавшим в зале суда неоднократно приводилось убеждаться в том, что ответственные работники НКВД плохо знали действовавшее законодательство. Кримян прямо заявил, что он мало был знаком с процессуальными нормами, регламентировавшими порядок ведения предварительного следствия. Впрочем, зачем Кримяну и другим нужно было знать закон? Его ведь следовало хотя бы в какой-то мере соблюдать. А когда закон не знаешь, ничто тебя не связывает, и ты действуешь по собственному усмотрению, выполняя, разумеется, указания вышестоящих начальников.

Помимо того, что подсудимые фальсифицировали уголовные дела в отношении невиновных, они не отказывали себе в удовольствии присутствовать при расстрелах лиц, которых приговаривали к этой мере наказания суды, либо «тройка» при НКВД Грузинской СССР. Как пояснил Парамонов, он из любопытства выезжал на эти расстрелы. Хазан дважды присутствовал при приведении в исполнение приговоров Военной коллегии Верховного Суда СССР о расстреле. Там же был и Главный военный прокурор Розовский. Савицкий также присутствовал при исполнении этих приговоров Военной коллегии.

По делу были установлены еще более страшные факты — избиение подсудимых, приговоренных к расстрелу перед тем, как их должны были расстрелять.

Савицкий и Парамонов подтвердили в суде, что лиц, подлежавших расстрелу, перед тем, как расстрелять, жестоко избивали. При этом Савицкий привел слова Берии: «Прежде чем идти на тот свет, набейте им морду».

Бывший сотрудник НКВД Грузии М.М. Глонти рассказал в суде, как Кримян, Савицкий, Парамонов избивали этих лиц. Рассказал и о том, что еще до исполнения постановления тройки при НКВД Грузинской СCP о расстреле Дзидзигури Кримян, Савицкий и Гамсахурдия убили его ударами рукояток пистолетов. Кримян участвовал и в избиении К. Слободы перед его расстрелом. После этого Слобода не мог сам выйти из машины и идти к месту расстрела. Его вынесли на руках, а затем расстреляли. Бывших сотрудников НКВД Морковина и Максимова, показал Глонти, по пути к месту расстрела избивали Савицкий, Кримян и Парамонов.

Бывшие сотрудники внутренней тюрьмы НКВД Грузинской ССР С.Л. Ковшов и Я.В. Тестов подтвердили в суде, что Савицкий, Кримян, Хазан, Парамонов жестоко избивали приговоренных к расстрелу перед приведением приговоров в исполнение.

Свидетель В.Н. Окрошидзе, бывший начальник тюрьмы, рассказал в суде об избиении Кримяном приговоренного к расстрелу Двали, добиваясь от него дополнительных показаний.

Приведенные факты свидетельствуют, насколько безнравственны были те, кто решал судьбу людей, кто, казалось бы, должен был защищать не только советское государство, но и каждого его гражданина.

В ходе судебного разбирательства было убедительно установлено, какую зловещую роль играли органы НКВД в утверждении безграничной, диктаторской власти Сталина. Для них законы не были писаны, даже и формально действовавшие в стране законы, поскольку мало кто из работников НКВД знал их. Этого не требовалось, поскольку руководящим началом в деятельности НКВД являлось выполнение «мудрых указаний товарища Сталина». Соблюдение же законодательства лишь мешало борьбе с «врагами народа».

В подтверждение тезиса о всесилии органов НКВД в годы сталинщины можно сослаться на конкретные дела, обстоятельства которых исследовались в судебных заседаниях по делу Рапавы, Рухадзе и других.

Так, 8 сентября 1938 г. по обвинению в совершении преступлений, предусмотренных, ст. ст. 58-7 (вредительство), 58-8 (совершение террористических актов), 58-10 (антисоветская агитация), 58-11 (участие в антисоветской организации) УК РСФСР был арестован заведующий отделом руководящих партийных органов Аджарского обкома КП/б/ Грузии В.С. Чакаберия. Путем избиений его принудили признать себя виновным в совершении тяжких преступлений.

29 мая 1939 года дело Чакаберии рассматривалось военным трибуналом Закавказского военного округа. В суде Чакаберия отказался от своих показаний как от вынужденных. Допрошенные свидетели не дали показаний о преступной деятельности Чакаберии. Военный трибунал оправдал его и освободил из-под стражи. Однако такое решение никак не устраивало Рапаву и Рухадзе — они вновь арестовали Чакаберию и предъявили ему те же самые обвинения, по которым он был оправдан. Постановление об аресте Чакаберии подписал Рухадзе, а утвердил Рапава. 26 апреля 1940 г. Прокурором СССР было дано категорическое указание об освобождении Чакаберии. Это указание Рапавой не было выполнено, Чакаберия продолжал содержаться в тюрьме, где и умер 28 июля 1942 г. Таким образом, после оправдательного приговора Чакаберия более трех лет незаконно содержался в тюрьме. О какой законности можно было говорить, если законные указания даже Прокурора СССР не выполнялись?

Показания Рапавы и Рухадзе в суде о том, что они не знали об оправдании Чакаберии военным трибуналом и об указании Прокурора СССР о немедленном освобождении Чакаберии из-под стражи, прозвучали весьма неубедительно.

Другой подобный пример. 24 сентября 1936 г. без санкции прокурора был арестован комендант-завхоз армянского дома культуры в Тбилиси Леван Барнабович Габелашвили по подозрению в попытке совершить террористический акт в отношении Берии. Доказательств в подтверждение этого обвинения не имелось. Поэтому 14 октября 1936 г. временно исполнявший должность военного прокурора Закавказского военного округа вынес постановление о прекращении дела в отношении Габелашвили и освобождении его из-под стражи. Однако Габелашвили не освободили, а продолжали и дальше фальсифицировать его дело. В конечном итоге Рапава утвердил обвинительное заключение по делу Габелашвили и направил дело на рассмотрение тройки при НКВД Грузинской ССР. Дело Габелашвили было рассмотрено на заседании тройки под председательством Рапавы. Габелашвили был признан виновным в том, что он пытался совершить террористический акт в отношении Берии, высказывал суждения террористического содержания в отношении того же Берии. На основании постановления тройки при НКВД Грузинской ССР от 10 октября 1937 г. Габелашвили был расстрелян.

В подтверждение тезиса о всесилии НКВД можно сослаться и на многочисленные факты убийств его сотрудниками арестованных граждан в ходе предварительного следствия, когда за эти убийства никого не привлекли ни к какой ответственности.

Вот конкретные примеры.

Хазан, Кримян и Савицкий вместе с Кобуловым сфальсифицировали дело в отношении командира 63-й грузинской дивизии Федора Моисеевича Буачидзе. Единственная его «вина» заключалась в том, что в 1930 г. он выступил против выдвижения Берии на пост секретаря ЦК КП/б/ Грузии. Конечно же, официально Буачидзе обвиняли не в этом, а в принадлежности к антисоветской организации, ставившей своей целью совершение террористического акта в отношении Берии.

Буачидзе был арестован 30 июля 1937 г. Перед этим из уже арестованных других лиц буквально выбили показания о его враждебной деятельности. Такие показания были получены от Чихладзе, Буду Мдивани, в допросе которого участвовали Кримян и Савицкий, от бывшего председателя СНК Грузии Мгалоблишвили, заявившего, что именно он завербовал в организацию правых комдива Буачидзе. Эти показания были получены Кобуловым, Хазаном и Кримяном при допросе ими Мгалоблишвили 14 июля 1937 г.

После ареста Буачидзе подвергался жесточайшим избиениям. Это подтвердил в суде бывший начальник тюрьмы № 1 НКВД Грузинской ССР, в которой содержался Буачидзе, В.Н. Окрошидзе.

В деле Буачидзе имеются два протокола его допросов, один из которых от 4 августа 1937 г. им не подписан.

На первом допросе, как это следует из содержания протокола, Буачидзе признал, что он выступал против выдвижения кандидатуры Берии в секретари ЦК КП/б/ Грузии, считая, «что если Берия придет к руководству партийной организацией, партийными органами будут руководить чекистскими методами». И далее: «Конкретно мы не обсуждали, в чем должны заключаться чекистские методы руководства, но представляли себе этот метод как излишнюю жестокость в руководстве».

Приходится лишь удивляться, как более шестидесяти лет тому назад отдельные члены партии (увы, только отдельные) четко представляли себе, что чекистские методы руководства партией, ее организациями ни к чему хорошему не приведут. Так оно и получилось. Чекистские методы в руководстве СССР доминировали практически на всех этапах существования страны.

Второй протокол допроса Буачидзе от 4 августа 1937 г. им не был подписан. В этом протоколе значится, что Буачидзе признал себя виновным в причастности к контрреволюционной террористической организации.

Следствие по делу Буачидзе не было закончено, поскольку после допроса 4 августа 1937 г. он умер спустя два дня, 6 августа, в тюремной больнице. Буачидзе фактически убили после того, как он отказался оклеветать себя. Подлинник свидетельства о его смерти не был обнаружен, а в копии этого документа указано, что причиной явился «паралич сердца».

13 июня 1954 г. военное прокуратурой Закавказского военного округа дело по обвинению Буачидзе было прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления.

Допрошенный в суде свидетель И.Г. Курели, работавший в 1937–1944 гг. врачом больницы внутренней тюрьмы НКВД Грузинской ССР, показал, что он оказывал медицинскую помощь жестоко избитому комдиву Буачидзе, который через несколько дней умер.

Курели опроверг утверждение бывшего начальника названной тюрьмы Надараи об отсутствии в ней «горячих» и «холодных» камер. В больницу на излечение поступало значительное число сильно избитых и истощенных арестованных, в том числе с сыпью на теле, что являлось следствием содержания их именно в «горячих» камерах. Случалось, что в результате длительного содержания в них арестованные умирали от паралича сердца. Трупы умерших, как правило, не вскрывали, а если и делали это, то в актах не назывались истинные причины смерти арестованных.

Свидетель Курели также показал, что врачи, которые посещали тюрьму для оказания помощи избитым арестованным, не должны были спрашивать их фамилии. Буачидзе же он знал, поскольку ранее служил в дивизии, которой тот командовал.

Допрошенные в суде бывший фельдшер внутренней тюрьмы HКВД Грузинской ССР Т.С. Тестова и бывшие надзиратели той же тюрьмы И.И. Маргиев и Е.М. Сурмава подтвердили, что в указанной тюрьме действительно были «горячие» и «холодные» камеры. Находившиеся там арестованные испытывали неописуемые муки, случалось, и умирали. Как пояснила свидетель Тестова, в «горячих» камерах вдоль стен были проложены специальные трубы, по которым подавался пар. В «холодных» камерах зимой на пол набрасывался снег, и арестованный помещался в нее раздетым.

Была репрессирована и жена Буачидзе — Людмила Алексеевна. На основании постановления Особого совещания при НКВД СССР от 16 декабря 1937 г. ее как члена семьи изменника Родине лишили свободы на 8 лет.

Но не один комдив Буачидзе не дождался ни суда, ни хотя бы заседания тройки при НКВД Грузии, а был забит на допросах вскоре после ареста. Среди них — заместитель постоянного представителя Грузинской ССР при Правительстве СССР Леон Александрович Вермишев, к которому с неприязнью относился Берия. Вермишева шифровкой вызвали из Москвы в Тбилиси. Он явился в ЦК KП/б/ Грузии, где его и арестовали, а затем доставили в НКВД республики. Вести следствие по делу Вермишева было поручено Кримяну как наиболее результативному, активному и очень напористому следователю. Берия дал указание о применении к Вермишеву мер физического воздействия, то есть избивать его. И Кримян так избил Вермишева, что тот после первого же допроса скончался. Как заявил в суде Савицкий, «Кримян забил до смерти Вермишева на первом же допросе».

Допрошенная в суде сестра Вермишева — Е.А. Вермишева — показала, что 25 ноября 1937 г. она встретила на вокзале приехавшего из Москвы брата, который показал ей телеграмму Берии с предложением прибыть в Тбилиси. Брат отправился в ЦК КП/б/ Грузии и оттуда уже не вернулся. О судьбе брата ей ничего не было известно, хотя она обращалась в различные инстанции с просьбой сообщить, где ее брат и что с ним случилось.

Как следует из показаний бывшего помощника Кримяна В.Г. Арзанова, он видел, как Кримян избивал Вермишева, которому стало плохо, и его увели в камеру. Утром прибежал надзиратель и спросил, где Кримян. Поскольку Кримяна в это время на службе не было, то к Вермишеву пошел он, Арзанов. Вермишев еле дышал, все время твердил, что ни в чем не виноват. Вермишева вынесли из камеры, и он умер.

Установлено, что после смерти, вернее, убийства Вермишева, все документы о его аресте были уничтожены по указанию Берии.

15 июня 1937 г. по постановлению Хазана был арестован бывший народный комиссар социального обеспечения Грузинской ССР, член партии большевиков с 1905 г. Валериан Вашакидзе. Хазаном же было предъявлено обвинение Вашакидзе в «проведении контрреволюционной троцкистской работы». Вести следствие по делу Вашакидзе было поручено подчиненному Хазана — сотруднику НКВД Грузинской ССР Айвазову. Возвратившись в камеру с первого допроса от Айвазова, Вашакидзе через несколько минут скончался. 19 июня 1937 г. был составлен акт, в котором указывалось, что Вашакидзе скончался «от паралича сердца». Очевидно, что и этот акт — фальсификация, целью которой являлось сокрытие совершенного убийства необоснованно арестованного Вашакидзе.

В деле Вашакидзе имеется справка, подписанная Кобуловым, из содержания которой следует, что Вашакидзе был арестован за то, что скрыл отрицательные высказывания Павла Константиновича Орджоникидзе (брата Серго Орджоникидзе) в отношении Берии. Эта справка фактически явилась основанием для возбуждения дела в отношении Вашакидзе. Хазан в суде пояснил, что подобные справки составлялись на основании негласных агентурных донесений, которые поступали в возглавлявшееся им отделение.

В который раз приходилось убеждаться в том, что созданная система слежки за всеми действовала исправно. Поступавшие в органы НКВД доносы позволяли сотрудникам этих органов возбуждать многочисленные дела по обвинению ни в чем не виновных лиц. Обвиняли же их в совершении особо тяжких государственных преступлений. Поскольку сами по себе доносы не могли служить доказательствами виновности лиц, на которых они писались, сотрудники НКВД добывали нужные доказательства весьма своеобразными способами.

На основании постановления Хазана от 14 июня 1937 г. в Кисловодске был арестован профессор Тбилисского государственного университета Г.А. Нанейшвили. Тот же Хазан и предъявил ему обвинение в проведении контрреволюционной деятельности. Обвинение, как видим, весьма неконкретное. Но какое значение это имело, если стояла задача искоренить «врагов», проникших во все сферы общественной жизни?

2 июля 1937 г. профессора Нанейшвили доставили в Тбилиси и поместили во внутреннюю тюрьму Грузинской ССР, а 24 июля 1937 г. он умер. В тот же день врачами было дано заключение о причине его смерти — порок сердца. Как обычно, это заключение было ложным, составленным с целью скрыть убийство профессора Нанейшвили.

Замечу, что в деле Нанейшвили отсутствуют протоколы его допроса, равно как и другие материалы, которые подтверждали бы обоснованность обвинения, предъявленного ему Хазаном.

При отсутствии каких-либо материалов, свидетельствовавших о преступной деятельности директора Боржомского курорта Немсицверидзе, на основании постановления Хазана он 9 июля 1937 г. был арестован и тоже обвинен в проведении контрреволюционной работы. В суде Хазан показал, что арест Немсицверидзе был произведен по указанию Кобулова.

10 июля 1937 г. Немсицверидзе доставили в Тбилиси, а уже 17 июля дежурный комендант НКВД Грузинской СССР рапортом донес, что «Немсицверидзе 41 года, в 7.35 после болезни скончался».

Из личного тюремного дела Немсицверидзе видно, что он в ночь с 16 на 17 июля 1937 г. находился на допросе в 4 отделе НКВД Грузинской ССР, помощником начальника которого был Хазан. Но в деле Немсицверидзе нет ни одного протокола его допроса и других материалов, которые бы свидетельствовали о совершении им каких-либо преступлений.

В ходе судебного разбирательства было установлено, что Савицкий и Кримян при расследовании дела бывшего председателя Госплана Грузии Ш.С. Матикашвили путем избиения принудили его оговорить многих лиц в совершении ими особо тяжких государственных преступлений и среди них — начальника табачного управления народного комиссариата земледелия Грузинской ССР Микелова.

Арестованного 16 июля 1937 г. Микелова допрашивали 25 июля те же Кримян и Савицкий. После их допроса Микелов умер. В тот же день Кримян и Савицкий составили подложный акт, который подписал и Хазан. В нем указывалось, что Микелов при допросе признал себя виновным в участии в троцкистской организации, но не смог подписать протокол допроса, так как почувствовал себя плохо. Как показал в суде Хазан, Микелов погиб в результате избиения его Кримяном и Савицким. Указанный же акт был составлен, чтобы скрыть факт убийства Микелова во время его допроса.

Хазаном был арестован бывший секретарь бывшего председателя ГПУ Грузии Д.С. Киладзе — Георгий Арутюнов (на его жене впоследствии женился Рухадзе), убитый в ходе следствия, которое вел Хазан.

В суде исследовались и невыразимо жуткие обстоятельства гибели секретаря Каспского райкома КП/б/ Грузии Варвары Кевлишвили. Ее арестовали, когда у нее была пятимесячная беременность. Во время допросов Кевлишвили жестоко избивал подчиненный Хазана Ковальчук, в результате чего плод погиб, а сама обвиняемая умерла от общего заражения крови.

Как же вышли из этого положения сотрудники НКВД Грузии? Хазан в суде пояснил, что поскольку Ковальчук фактически был адъютантом Кобулова, то последний прикрыл фактически совершенное подчиненным убийство. Сделал это он путем оформления постановления тройки при НКВД Грузинской ССР о расстреле Варвары Кевлишвили за совершенные ею тяжкие преступления. Затем якобы состоялось постановление этой тройки об отсрочке исполнения постановления о расстреле Кевлишвили в связи с ее беременностью. После этого было составлено подложное заключение о причинах смерти Кевлишвили. Вот так было скрыто тяжкое преступление.

Эта бесчеловечная акция никому из подсудимых в вину непосредственно не была вменена. Но она имела место в то время, когда Рапава занимал должность заместителя народного комиссара внутренних дел Грузинской ССР, а Хазан, Кримян, Савицкий и Парамонов работали в аппарате этого наркомата. Сказанным автор не стремится, помимо суда, признать кого-то из названных лиц непосредственными виновниками гибели Варвары Кевлишвили. Данный факт приведен для того, чтобы показать, в каких условиях оказались советские люди нашей страны в то страшное время, когда жизнь любого человека могла оборваться в любое время, и никто за это не нес никакой ответственности.

Кроме того, действовавшее в то время законодательство исключало возможность применения расстрела в отношении беременных женщин. Но Варвару Кевлишвили, ждавшую ребенка, как уже сказано, зверски избивали, убили ребенка во чреве, и таким способом — и саму Варвару Кевлишвили. Затем все это оформили официальными (разумеется, подложными) документами. Такую ситуацию невозможно себе представить в элементарно цивилизованном обществе. Но это было и было у нас, это надо знать, и об этом надо помнить, ибо, как писал А.Т. Твардовский: «Кто прячет прошлое ревниво, тот вряд ли с будущим в ладу…».

На процессе были установлены и такой, не укладывающийся в сознании нормального человека, факт, как практиковавшиеся Рухадзе избиения одними арестованными других арестованных с тем, чтобы заставить последних признаться в совершении вменявшихся им в вину преступлений.

Допрошенной по делу свидетель Айба рассказал о том, как арестованный убил своего, тоже арестованного, брата в ходе предварительного следствия.

Однажды на допрос вызвали арестованных братьев Нестора и Исната Кетия. Возвратившись в камеру, Иснат Кетия рассказал следующее. Ему с Нестором провели очную ставку, в ходе которой Иснат должен был рассказать о преступной деятельности своего брата Нестора, ни в чем себя не признававшего виновным. Иснат под воздействием пыток и для того, чтобы не убили его самого, на очной ставке утверждал, что он и брат Нестор занимались антисоветской преступной деятельностью. Нестор не подтвердил этих показаний. Следователь, проводивший очную ставку, приказал Иснату бить своего брата, и он вместе со следователем стал бить Нестора. Били его до тех пор, пока он не потерял сознание, Нестора вынесли из кабинета, в котором проводилась очная ставка. После этого Нестор Кетия в камеру не возвращался, показал свидетель Айба, содержавшийся в одной камере с братьями Кетия.

Рухадзе в суде рассказал еще об одном случае убийства арестованного. Он показал, что в бытность его начальником Гагрского городского отдела НКВД Грузинской ССР, когда он находился в командировке в НКВД республики, он и еще один сотрудник НКВД избили арестованного, которого должен был допрашивать Рапава. На следующее утро начальник внутренней тюрьмы доложил, что избитый ими арестованный скончался. Об этом доложили Рапаве, который приказал убитого похоронить, не вскрывая его тело. Таким образом, совершенное Рухадзе убийство было скрыто Рапавой.

Не все арестованные выдерживали жестокие истязания, которым они подвергались в ходе следствия. Одни из них, как уже сказано, умирали, а некоторые кончали жизнь самоубийством.

В бытность Рухадзе министром государственной безопасности Грузии была арестована Нина Беришвили, которой предъявили обвинение в совершении особо опасных государственных преступлений. Но нужно было добыть «доказательства» ее виновности, то есть, чтобы она «чистосердечно» призналась в их совершении. С этой целью было применено испытанное средство — жестокое избиение. Избивали ее по указанию Рухадзе, который подтвердил данное обстоятельство в суде. На третий день, не выдержав жестоких истязаний, Беришвили повесилась в камере. Рухадзе считал, что ее самоубийство — результат «недосмотра надзорсостава тюрьмы». Но очевидно, что не это явилось причиной самоубийства Беришвили, а бесчеловечное отношение к ней после ареста, когда Рухадзе дал санкцию на избиение этой ни в чем не виновной женщины.

Объективным доказательством применения физических мер воздействия к арестованным уже в относительно «либеральные» пятидесятые годы служат данные об обращении арестованных за медицинской помощью. Так, по далеко неполным сведениям с 1 января 1950 г. по 7 октября 1951 г. за медицинской помощью обращалось более 350 арестованных, числившихся за МГБ Грузинской ССР. Эти арестованные получили различные телесные повреждения в ходе допросов, проводившихся сотрудниками МГБ.

Здесь названы далеко не все убитые и покончившие с собой в ходе предварительного следствия, осуществлявшегося сотрудниками НКВД-МВД-МГБ Грузии. Дело в том, что к моменту рассмотрения дела Рапавы, Рухадзе и других еще не все такие факты были выявлены. Но и того, что уже было известно, оказалось вполне достаточно, чтобы представить себе и осознать, как велось следствие в то время в органах государственной безопасности. Фактически его и не было, а материалы возбуждавшихся дел фальсифицировались. На основании этих материалов невиновных людей расстреливали. В лучшем для них случае они подвергались лишению свободы на длительные сроки.

Вот на таком фоне велась борьба с вымышленными врагами народа, которых не было, но они существовали в сознании «великого кормчего». А коли так, то этих врагов необходимо было найти. И находили. Врагами оказывались деятели культуры, науки, искусства, военные, политики, простые советские граждане.

К 1955 г. еще не все дела в отношении необоснованно репрессированных деятелей науки, культуры и искусства были пересмотрены, но уже были реабилитированы некоторые из тех, кто стал жертвой сфальсифицированных процессов.

При активном участии представших перед судом лиц были истреблены поэт Тициан Табидзе, писатель Михаил Джавахишвили. Поэт Паоло Яшвили, затравленный борцами с «врагами народа», покончил жизнь самоубийством.

В суде была предпринята попытка выяснить, имели ли какое-либо представление подсудимые, в частности Парамонов и Хазан, участвовавшие в фальсификации дел в отношении Т. Табидзе и М. Джавахишвили, о грузинской культуре. Парамонов на заданный ему вопрос ответил: «Можно сказать, что не имел». Хазан же, который по уровню своего интеллекта выделялся среди других подсудимых, пояснил, что он, знал, кто такой Тициан Табидзе.

По делу был установлен такой любопытный факт. Именно «интеллектуальный» Хазан распорядился завести дело-формуляр на Георгия Саакадзе (1580–1629) — грузинского полководца и политического деятеля. Конечно, это было смешно, но в то же время и грустно слушать объяснения Хазана, как это могло случиться, когда на человека, умершего более трехсот лет тому назад, было заведено дело-формуляр. Хазан пояснил, что он знакомился с одним из протоколов допроса, в котором содержались показания в отношении некоторых лиц, и там же в связи с чем-то упоминался Георгий Саакадзе. Поскольку тогда существовал порядок, согласно которому на всех, кто упоминался в показаниях допрашиваемого, должны были заводиться дела-формуляры, он распорядился завести его на Георгия Саакадзе, сделав на протоколе допроса такую надпись: «Взять на картотеку для разработки».

Присутствовавшие в зале суда в очередной раз увидели, в какой обстановке тотальной подозрительности они жили. Это уже не было смешно, это была трагедия, в которую втянули все советское общество те, кто фактически правил страной.

Несколько слов об упомянутых представителях грузинской литературы.

Тициан Юстинович Табидзе родился 2 апреля 1895 г. В 1913 г. окончил гимназию. С 1912 г. в кутаисских и тифлисских газетах стали публиковаться его стихи. В 1917 г. Табидзе окончил филологический факультет Московского университета. Как и многие поэты, в своем творчестве отдал дань символизму, являлся одним из организаторов символистической группы «Голубые роги» и редактировал ее печатный орган «Баррикады». После установления в Грузии в 1921 г. советской власти многое сделал для укрепления дружбы между народами Советского Союза. Тициана Табидзе связывала большая дружба со многими писателями и поэтами разных республик. Он оказал значительное влияние на развитие грузинской поэзии.

Михаил Саввич Джавахишвили (настоящая фамилия Адамашвили) родился 20 ноября 1880 г. в крестьянской семье. В 1901 г. окончил Ялтинское училище садоводства и виноградарства, служил на Алавердском медеплавильном заводе. В 1903 г. был опубликован его первый рассказ. С 1904 г. редактировал газету «Иверия». Публиковал рассказы о жизни обездоленных тружеников. В 1906 г. привлекался к судебной ответственности за публикацию в редактировавшейся им газете «Крестьянин» статей, направленных против самодержавия. Ему удалось скрыться за границу. С 1907 г. в Парижском университете изучал литературу, искусство и политическую экономию, долго путешествовал, побывал в Италии, Швейцарии, Северной Америке, Англии, Бельгии, Германии, Турции. В 1909 г. с паспортом на чужое имя вернулся на родину. Джавахишвили — автор романов «Квача Квачантирадзе», «Джакос Хизнеби». Им же написан исторический роман о крестьянском революционном движении в начале XIXв. «Арсен из Марабды», который Максим Горький включил в серию лучших исторических романов.

Паоло Джабраилович Яшвили родился 29 июня 1895 г. в дворянской семье. Начал печататься в 1911 г. В 1913 г. Закончил гимназию, после чего уехал в Париж, где изучал живопись в Институте искусств при Лувре. В конце 1915 г. вернулся в Кутаиси, основал упоминавшуюся ранее литературную группу грузинских символистов «Голубые роги». Паоло Яшвили считал высшим принципом литературы выражение героического пафоса нового времени, призывал к укреплению дружбы между народами Советского Союза. Переводил на грузинский язык стихи А.С. Пушкина, В.В. Маяковского, Ш. Бодлера, А. Рембо и других. В 1924 г. был избран кандидатом в члены ЦИК Грузии, а в 1934 г. — в члены ЦИК Закавказской федерации. Покончил с собой 22 июля 1937 г. В предсмертной записке он написал: «Мне не стоит больше жить, так как мое имя оскорблено врагами грузинского народа. […] Будьте уверены, ухожу с этого света и уношу с собой безграничную ненависть к людям, которые пытались погубить Грузию и зверски вредили ее счастливому процветанию. Прошу […] помочь моей семье: дать возможность моей 13-летней дочери закончить образование и стать полезным членом общества».

Непосредственное участке в фальсификации дел в отношении Т. Табидзе и М. Джавахишвили приняли Кримян, Хазан и Парамонов. Сбор клеветнических материалов на них, а также на Паоло Яшвили производился по указанию Берии.

Так, Парамонов, допрашивая арестованного Сакварелидзе, добился от него показаний о враждебной деятельности Тициана Табидзе.

23 апреля 1937 г. Кобулов вместе с Савицким и Кримяном допрашивал Буду Мдивани. Они сумели получить от него показания, что поэт Паоло Яшвили является врагом существующей власти и занимается в связи с этим преступной деятельностью.

Хазан, фальсифицируя вместе с Кобуловым уголовное дело в отношении бывшего начальника управления по делам искусств при СНК Грузинской ССР Татаришвили, получил от него ложные показания, что писатель М. Джавахишвили, поэты Т. Табидзе и П. Яшвили не только были вовлечены в контрреволюционную организацию, но и подготавливались на случай необходимости совершения терактов.

Как показал в суде Хазан, он «вполне законными методами получил от троцкистки Л.Л. Гасвиани показания об участии Табидзе в деятельности контрреволюционной антисоветской троцкистской организации». Получил он показания на Табидзе и от упоминавшегося ранее Г.А. Мгалоблишвили.

Утверждение Хазана о получении от Гасвиани показаний на Табидзе законными методами присутствовавшими в зале было встречено ироническим смехом. Для всех все отчетливее прояснялось, что «законными методами» получения нужных следствию показаний работники НКВД считали применение любых мер физического и психического воздействия с тем, чтобы допрашивавшийся ими арестованный не только «чистосердечно» признался в своей враждебной деятельности, но и «разоблачил» других известных ему «врагов народа».

М. Джавахишвили арестовали в июне 1937 г., а документально его арест оформили лишь 18 августа.

Было установлено, что его жестоко избивали, избивал его и Лаврентий Берия. 21 июня 1937 г. Джавахишвили вынужден был написать заявление на имя наркома внутренних дел Грузии Гоглидзе, в котором он «признался» в том, что является вдохновителем и организатором контрреволюционной группы писателей.

Кроме указанного заявления Джавахишвили, к делу приобщена копия протокола его допроса от 19 августа 1937 г. и копии заявлений от 21 и 31 августа 1937 г. на имя наркома внутренних дел Грузии. Подлинники этих документов в деле отсутствуют. В связи с этим невольно возникает вопрос: а писал ли в самом деле эти заявления Джавахишвили? Не исключено, что не писал. Такой обман в следственной практике сотрудников НКВД случался. Обвинение Джавахишвили было предъявлено в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-10 и 58-1l УК Грузинской СCP. Осужден же он был 30 сентября 1937 г. к расстрелу Военной коллегией Верховного Суда СССР по ст. ст. 58-1 «а», 58-8 и 5-11. Причем Джавахишвили не объявлялось об окончании предварительного следствия, что тоже явилось одним из грубейших нарушений закона. Известно, что за преступления, предусмотренные ст. ст.58-10 и 58-11, которыми были квалифицированы вменявшиеся в вину Джавахишвили действия, наказание в виде смертной казни не предусматривалось. А вот за измену Родине (ст. 58-8) и террористическую деятельность, в чем он был признан виновным, расстрел допускался. Таким образом, до суда Джавахишвили не объявляли, как в конечном итоге квалифицируются его действия, в совершении которых он вынужден был оговорить себя.

В приговоре Военной коллегии Верховного Суда СССР было указано, что Джавахишвили «являлся одним из руководителей антисоветской террористическое фашистской организации и входил в состав межпартийного комитета, созданного всеми антисоветскими организациями в Грузии для объединения своих, сил в борьбе с Советской властью».

Остается лишь удивляться, как могла устоять Советская власть, если по всей стране было создано неисчислимое множество разного рода организаций, главной целью которых являлась борьба с Советской властью и ее свержение? Понятно, что никаких таких организаций не было и в помине. Однако созданные структуры реальной власти, развязав невиданное в истории беззаконие, обеспечили наличие на территории Советского Союза многочисленных «антисоветских организаций». Конечно же, все это явилось результатом фальсификации многих сотен тысяч уголовных дел.

Было бы любопытно взглянуть на такую схему. Известно, что в органах НКВД нередко составлялись схемы «разоблаченных» ими антисоветских организаций. На таких схемах отражалась не только структура этих организаций, но и их связь с другими подобными организациями. Делалось это для того, чтобы придать большую солидность и убедительность результатам своей деятельности по разоблачению «врагов народа». Вот взять бы эти схемы и наложить на карту Советского Союза. Можно себе представить, какая жуткая картина предстала бы перед нашим взором. Но об этом руководящая верхушка страны совершенно не задумывалась — народу вбивался в голову тезис об обострении классовой борьбы в ходе строительства социализма. Так учил Сталин. Отмечу еще и такую деталь, связанную с делом Джавахишвили. Участвовавший в его расследовании начальник 3 отделения 4 отдела УГБ НКВД Грузинской ССР Абашидзе, который вместе с Берией и Кобуловым допрашивал Джавахишвили, вскоре после расстрела последнего был арестован, а затем и расстрелян. Такое было в порядке вещей в деятельности органов НКВД и тех, кто фактически руководил ими — оставлять поменьше свидетелей их преступной деятельности. Поэтому и уничтожались и те, кто фальсифицировал дела в отношении ни в чем не виновных людей. Эти борцы, с «врагами народа» тоже становились таковыми. И их, как правило, расстреливали.

На основании составленного Кримяном постановления об избрании меры пресечения, которое было утверждено Гоглидзе, ордера, подписанного Рапавой, Кримян 9 октября 1937 г. арестовал Тициана Табидзе и произвел у него обыск. Тот же Кримян составил постановление о предъявлении Табидзе обвинения в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-10 и 58-11 УК Грузинской ССР. Это постановление Табидзе не объявлялось. Арестованного допрашивал Кримян. Сначала допросы проводились без составления протоколов, и только через два месяца, 10 декабря 1937 г., появляется отпечатанный на машинке протокол допроса Табидзе, в котором значится, что обвиняемый является участником контрреволюционной организации, и в эту организацию он завербовал поэта Паоло Яшвили, а также Михаила Джавахишвили. Кроме того, указывалось в протоколе этого допроса, Табидзе был связан с членами контрреволюционного сообщества, известными писателями и поэтами — Н. Тихоновым, П. Павленко, М. Бажаном, М. Рыльским, П. Тычиной, А. Корнейчуком и другими. Вот такие показания Кримян сумел получить от Табидзе, подвергнув того жесточайшим избиениям.

Упоминавшийся выше свидетель Арзанов, который работал вместе с Кримяном, подтвердил, что Кримян жестоко избивал Тициана Табидзе, требуя от него признаться в принадлежности к «шпионской и какой-то еще вражеской организации». Табидзе вынужден был подписать содержащийся в деле протокол допроса.

Как уже сказано, обвинение Табидзе фактически не предъявлялось. Из содержания приобщенных к делу копий протоколов допроса других арестованных определенно не следует, кем и при каких обстоятельствах он был завербован в контрреволюционную организацию. Так, Г.Г. Элиава показал, что среди 65-ти лиц, завербованных им в эту организацию, значился и Табидзе, которому «были поручены задачи по внедрению французского влияния в писательские круги». Что это такое, вряд ли могли объяснить те, кто добился таких показаний от Элиавы. Может быть, уже тогда власть предержащие предвидели, что со временем советские писатели и поэты подпадут под влияние космополитических воззрений и станут руководствоваться ими в своем творчестве?

Г.А. Мгалоблишвили утверждал, что вербовщиками Табидзе были Татаришвили и Горделадзе. Сам же Табидзе в указанном протоколе допроса указал, что в антисоветскую организацию его завербовал Паоло Яшвили.

Как видим, Табидзе в антисоветскую организацию «вербовали» многие. Но ведь только одно это обстоятельство уже само по себе свидетельствует, что дело в отношении Табидзе было сфальсифицировано.

Имеется немало данных, свидетельствующих, что истинной причиной ареста, а затем и уничтожения поэта явилось высказанное им мнение относительно методов руководства, использовавшихся Берией. Как показал арестованный, а затем и осужденный Д.К. Церетели, Табидзе в группе писателей вел разговоры о зажиме критики со стороны секретаря ЦК КП/б/ Грузии Берии и что созданные им условия не дают возможности работать и творить. Для выхода из этого положения, необходима смена руководства республики и, в том числе, Берии.

Несомненно, если Табидзе такие разговоры вел «в группе писателей», то их содержание не могло не стать известным Берии. Также известно, что такое Берия не прощал никому. Ну а дальше все шло по установившееся схеме: добывались показания о враждебной деятельности несогласного с Берией, его арестовывали, и уж затем получали от него «чистосердечное признание» в совершении тяжких преступлений, причем не только им, но и многими другими известными и неизвестными ему лицами. Так было и с Тицианом Табидзе.

Дело Табидзе на рассмотрение суда направить не решились — оно было рассмотрено 15 декабря 1937 г. тройкой при НКВД Грузинской ССР, которая признала его виновным в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-6 (шпионаж), 58-7 (вредительство) и 58-11 (участие в антисоветской организации) УК Грузинской ССР, и постановила расстрелять обвиняемого. Приговор был приведен в исполнение.

Не в этой книге, разумеется, нужно анализировать поэтическое творчество Тициана Табидзе и Паоло Яшвили, но вот что поражает: задолго до своей трагической гибели они предчувствовали ее.

В написанном в 1919 г. Паоло Яшвили стихотворении «Тициану Табидзе» есть такие строки: «Кошмары буйные нам гибелью грозят» [3]. Тициан Табидзе в гораздо более позднем стихотворении «Сергею Есенину» писал: «Шкурой слышу, как сзади на нас наседает — всех настигнет нас лихолетье и прикончит подряд». И далее: «И когда, как орехи градобоем сшибает с лещины, / В неизвестных пределах, однако в назначенный час / Наши головы скатятся гулко — в канаву! в лощину! / Как тебя поминаю, не знаю, помянут ли нас» [4].

Действительно, лихолетье наступило и, как выразился Табидзе, очень многих прикончили, в том числе и его.

Немало лет минуло, прежде чем вспомнили Тициана Табидзе, Паоло Яшвили, Михаила Джавахишвили и многих других деятелей культуры и искусства Грузии, ставшими жертвами сталинщины.

В качестве примера расправы с неугодным ученым-практиком можно привести следующее дело.

10 мая 1937 г. в Москве был арестован профессор Московского инженерно-строительного института, управляющий трестом «Гидроэнергопроект» Наркомата топливной промышленности (НКТП) CCСР, действительный член ученого совета Ленинградского научно-исследовательского института гидротехники, член Государственной квалификационной комиссии НКТП СССР, эксперт Госплана СССР по строительству канала Волга–Москва– Рыбинск, Угличского гидроузла и Туломской гидростанции Виссарион Алексеевич Чичинадзе. Он был крупным советским энергетиком.

Справка, в которой перечислялись «преступления» Чичинадзе, была составлена в УГБ НКВД Грузинской ССР. После ареста Чичинадзе этапировали в Тбилиси. Спустя 15 дней после прибытия в Тбилиси, Чичинадзе дал развернутые показания о своей, как указывалось в протоколе его допроса, преступной деятельности. О содержании этих показаний несколько ниже. А сейчас необходимо сказать вот о чем.

Берии было известно, что Чичинадзе пользовался большим доверием и авторитетом у Серго Орджоникидзе. Берия же, как известно, всячески пытался скомпрометировать Серго даже после его смерти путем ареста честных руководящих работников, крупных специалистов, пользовавшиеся доверием и поддержкой Орджоникидзе. Как показал Кримян, арест Чичинадзе готовился Берией еще в 1933–1934 гг., но он не был осуществлен лишь благодаря вмешательству Орджоникидзе. После смерти Серго желание Берии было удовлетворено.

Было установлено, что Рапавой, Савицким, Кримяном путем жестоких избиений других арестованных были получены показания о якобы проводившейся Чичинадзе враждебной деятельности. На основании этих показаний и составили указанную справку, а Чичинадзе арестовали.

Из материалов дела по обвинению Чичинадзе видно, что его фактических непрерывно допрашивали с 1 по 4 июня 1937 г. Протокол допроса отпечатан на пишущей машинке. По заведенному тогда правилу так оформлялись «обобщенные» и отредактированные протоколы допросов арестованных.

В указанном протоколе допроса Чичинадзе изложены его развернутые показания о якобы проводившемся им вредительстве в народном хозяйстве Грузии, Армении, Азербайджана. Он также показал о существовании в Грузии «Грузинского национального центра», «в который объединились меньшевики, националдемократы, троцкисты и федералисты». Он назвал 15 членов этого центра и среди них М.Д. Орахелашвили, Ш.З. Элиаву и других. Перечислил также 37 членов организации национал-демократов, заявив, что эта организация включает в себя 2000 человек. В числе членов контрреволюционной троцкистской организаций назвал 30 человек и среди них П.К. Орджоникидзе, Л.Д. Гогоберидзе, Буду Мдивани и других, которые, как записано в протоколе допроса Чичинадзе, готовили террористические акты в отношении Берии и Гоглидзе. В протоколе допроса значатся названные Чичинадзе 11 членов «организации федералистов», 20 участников «контрреволюционной организации правых» и 32 члена «контрреволюционной меньшевистской организации». Чичинадзе также назвал 11 вредителей в планировании народного хозяйства в Грузии, 6 — в Азербайджане и 5 — в Армении.

В протоколах последующих допросов Чичинадзе значится, что он показал о вредительстве в больших масштабах в энергетическом хозяйстве и в промышленности страны. В числе исполнителей этих акций названы автор проекта Днепрогэса И.Г. Александров, его строители А.В. Винтер и Б.Е. Веденеев. Были названы также 7 членов правительства РСФСР, с которыми Чичинадзе якобы находился, как указано в протоколе его допроса, в контрреволюционной связи. Вдобавок обвиняемый признал, что являлся агентом германской, английской и японской разведок.

Всего, таким образом, Чичинадзе назвал как участников контрреволюционных организаций более 300 человек, во всяком случае, так указано в протоколе его допроса на предварительном следствии.

Чичинадзе жестоко избивали, и его «развернутые» показания — результат этих избиений. Примечательно, что проводившие расследование дела Чичинадзе начальник одного из отделов НКВД Грузинской ССР П.М. Мхеидзе и его заместитель Польшин после осуждения Чичинадзе также были осуждены в 1937 г. к расстрелу. Их признали виновными в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-1 «а», 58-8 и 58-11 УК Грузинской ССР.

Дело Чичинадзе направили в суд, где оно было рассмотрено 4 октября 1937 г. выездной сессией Военной коллегии Верховного Суда о ССР под председательством И.О. Матулевича.

Согласно приговору, Чичинадзе был признан виновным в том, что являлся одним из руководителей диверсионно-террористических, шпионских и повстанческих организаций, объединенных в так называемый «Грузинский национальный центр», действовавший в Грузии и ставивший своей целью свержение Светской власти. Чичинадзе, указывалось в приговоре, был руководителем всей контрреволюционной, террористической, шпионской, вредительской и повстанческой деятельности антисоветских организаций Грузии, входивших в названный центр и подготовлявших террористические акты в отношении руководителей КП/б/ и Советского правительства Грузии. Он же являлся агентом германской, японской и других иностранных разведок (чьих именно, указано не было), начиная с 1921 г. и вплоть до дня ареста «за крупные денежные вознаграждения сообщал и передавал этим разведкам сведения, составляющие государственную тайну СССР». Чичинадзе, признанный виновным в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-1 «а», 58-8 и 58-11 УК Грузинской ССР был приговорен к расстрелу. 5 октября 1937 г. приговор был приведен в исполнение.

Проверкой, проведенной в связи с жалобами жены и сына Чичинадзе, было установлено, что он, как и многие другие, осужден необоснованно, а дело в отношении него сфальсифицировано. Были получены заключения авторитетных экспертов, согласно которым многочисленные гидроэлектростанции, строительством которых руководил Чичинадзе, построены технически правильно, с хорошим качеством. Все эти объекты функционировали с полной проектной нагрузкой. Это лишь небольшая часть доводов в опровержение многочисленных необоснованно предъявленных обвинений Чичинадзе, много сделавшему для энергетического обеспечения не только Закавказья, но и всей страны.

После реабилитации В.А. Чичинадзе 30 июля 1955 г. его сыну объявили, что его отец, отбывая наказание, умер 2 декабря 1938 г., хотя он, как уже сказано, был расстрелян 5 октября 1937 г. Дело в том, что в начальный период работы по реабилитации необоснованно репрессированных родственникам расстрелянных не сообщалась правда о приведении в исполнение приговоров и постановлений внесудебных органов о расстреле, а произвольно называлась ложная дата их смерти, якобы наступившей во время отбывания наказания. Сейчас трудно объяснить, зачем был установлен такой порядок. Видимо, партийное руководство опасалось обнародования фактических данных о большом количестве необоснованно расстрелянных. Позже от такого порядка уведомления родственников расстрелянных отказались, и им стали сообщать правду.

Здесь рассказано о трагической судьбе лишь трех выдающиеся представителей грузинской литературы и одного известного ученого-практика. К сожалению, список незаконно репрессированных представителей грузинской творческой интеллигенции очень и очень велик.

Перед судом прошли события, участниками которых являлись сотрудники НКВД, активно фальсифицировавшие уголовные дела на группы людей, на целые семьи, которые вследствие этого были почти полностью уничтожены. Были уничтожены близкие родственники Григория (Серго) Константиновича Орджоникидзе. Попутно уничтожались и его друзья, которых принуждали давать ложные показания в отношении Орджоникидзе.

Представшие перед судом принимали активное участие в фальсификации материалов, дискредитирующих Серго Орджоникидзе, Этим они занимались как при жизни Серго, так и после его трагической гибели.

Григорий Константинович Орджоникидзе родился в 1886 г. Прошел трудный путь профессионального революционера, с 1903 г. состоял в партии большевиков. Принимал активное участие в революции 1905–1907 гг. На 6-й (Пражской) Всероссийской конференции РСДРП в 1912 г. его избирают в состав ЦК и Русского бюро ЦК РСДРП. Февральскую буржуазно-демократическую революцию 1917 г. Орджоникидзе встретил в Якутии, где его избрали членом Якутского Совета. В июне 1917 г. он возвратился в Петроград. Являлся членом Петроградского совета. Принимал активное участие в организации перехода В.И. Ленина на нелегальное положение, дважды посещал его в Разливе, информировал о положении дел, получал указания дня партии. Орджоникидзе являлся делегатом VI съезда РСДРП/б/, выступил с докладом, в котором категорически высказался против явки Ленина на суд Временного правительства, не в пример Сталину, допускавшему такую возможность, «[…] если суд будет демократически организован, и будет дана гарантия, что их не растерзают» [5].

Государственный обвинитель в своей речи на процессе, обоснованно отмечая, что Серго Орджоникидзе выступал против явки Ленина на суд Временного правительства, утверждал вместе с тем, что Серго выступил вместе со «Сталиным против требований подлых изменников — Троцкого, Каменева, Рыкова о добровольной явке Ленина на суд озверелой контрреволюции после расстрела июльской демонстрации в 1917 г.». В 1955 г. это прозвучало как само собой разумеющееся. Не все могли в то время познакомиться с протоколами VI съезда РСДРП/б/. Такое ознакомление сразу внесло бы ясность: Троцкий и Каменев, содержавшиеся в то время в тюрьмах Временного правительства, на съезде не присутствовали и никогда не высказывались за то, чтобы Ленин явился на суд Временного правительства. Не говорил об этом и А.И. Рыков, являвшийся делегатом съезда с совещательным голосом.

Как известно, по вопросу о явке В.И. Ленина и Г.Е. Зиновьева на суд Временного правительства съездом была принята резолюция, предложенная Н.И. Бухариным, которая отвергала возможность явки вождя партии на суд, поскольку в то время не было «[…] абсолютно никаких гарантий не только беспристрастного судопроизводства, но и элементарной безопасности привлекаемых к суду» [6].

В этой связи невозможно не вспомнить, что, согласно приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР от 13 марта 1938 г., Н.И. Бухарин, наряду с совершением и других «преступлений», был признан виновным в том, что он вступил в сговор с эсерами, и прямым результатом этого сговора явилось совершенное Ф. Каплан 30 августа 1918 г. покушение на жизнь Ленина.

Парадокс: в августе 1917 г. Н.И. Бухарин активно защищал Ленина, а через год он оказывается фактическим соучастником покушения на его жизнь. Удивляться не приходится: в годы разгула беззакония на такие мелочи не обращали внимание. В действительности никаких парадоксов не было — они присутствовали лишь на бумаге как следствие «признательных» показаний, полученных в результате жесточайших физических и психологических пыток, широко применявшихся по указанию «великого кормчего».

Хотя в данной работе не ставится цель осветить все страницы нашей многострадальной истории, но невозможно, рассказывая о преступлениях Рапавы, Рухадзе и других, отвлечься от того, что предшествовало беспредельному беззаконию, господствовавшему в годы сталинщины, и чем это обусловливалось.

Сеpгo Орджоникидзе принимал участие в вооруженном октябрьском перевороте в Петрограде. 19 декабря 1917 г. (1 января 1918 г. по новому стилю) он был назначен временным чрезвычайным комиссаром района Украины, а в апреле 1918 г. — Южного района. В 1919 г. являлся членом Реввоенсоветов ряда армий. С 1920 г. — член РВС Кавказского фронта и председатель Северо-Кавказского ревкома. С апреля 1920 г. Орджоникидзе — председатель Кавказского бюро ЦК РКП/б/. В 1922–1926 гг. — первый секретарь Закавказского крайкома партии и Северо-Кавказского крайкома ВКП/б/. В 1926–1930 гг. Орджоникидзе — председатель ЦКК ВКП/б/ и нарком РКИ, заместитель Председателя СНК и СТО СССР. В ноябре 1930 г. возглавил ВСНХ, а в 1932 г. был назначен наркомом тяжелой промышленности. С 1926 г. Орджоникидзе — кандидат, а с 1930 г. — член Политбюро ВКП/б/. Он был также членом ВЦИК, а затем ЦИК СССР.

Берия ненавидел Серго, но открыто этого не выражал, напротив, не упускал ни одного случая, чтобы продемонстрировать дружеское к нему отношение. Орджоникидзе же презирал Берию, зная его темное прошлое, был свидетелем, как Берия, не пренебрегая самыми подлыми приемами, делал свою карьеру. Но помешать возвышению Берии не мог. Берия же внимательно следил за отношением Сталина к Орджоникидзе и ждал момента, когда сможет непосредственно подогреть неприязнь Сталина к Орджоникидзе. Первая попытка была предпринята им в ноябре 1936 г., когда по его указанию арестовали брата Серго — Павла (Папулию) Константиновича Орджоникидзе. Он являлся начальником политотдела управления Кавказской железной дороги. Попытка Серго Орджоникидзе обратить внимание Сталина на незаконность ареста его брата ни к чему не привела. Серго просил Сталина, чтобы тот сам допросил Павла и убедился в его невиновности. В ответ Сталин заявил: «Я полностью доверяю НКВД, и не приставай ко мне с этим делом больше» [7].

П.К. Орджоникидзе основательно разрабатывался сотрудниками НКВД Грузии. Допрошенный в суде свидетель М.М. Глонти, работавший в дорожно-транспортном отделе НКВД Грузинской ССР, показал, что по указанию впоследствии расстрелянного начальника этого отдела Дзидзигури он вел наружное наблюдение за П.К. Орджоникидзе, но никаких компрометирующих данных не установил. Но это, как мы уже убедились, не имело никакого значения, если уже было решено расправиться с Серго Орджоникидзе путем преследования его близких. Очевидно, что без санкции Сталина Берия никогда бы не решился на арест брата Серго Орджоникидзе.

Обвиненный в приведении контрреволюционных разговоров, П.К. Орджоникидзе на основании постановления Особого совещания при НКВД СССР от 23 ноября 1936 г. был отправлен в ссылку на 5 лет. Год спустя, уже после смерти Серго Орджоникидзе, он был расстрелян.

Сбор компромата на Серго Орджоникидзе продолжался. 16 декабря 1936 г. Кобулов рапортом наркому внутренних дел Грузии Гоглидзе доносил: «Излагая беседу с Левоном Гогоберидзе в Сухуми в 1933 г., Агниашвили показал, что Левон Гогоберидзе контрреволюционные, клеветнические измышления о прошлом т. Берия передавал со слов т. Серго Орджоникидзе […] Изложенное в протоколе допроса мною не внесено».

После смерти 19 февраля 1937 г. Серго Орджоникидзе Берия развернул активнейшую деятельность по вымогательству от необоснованно арестованных клеветнических показаний на Серго. В этом неблаговидном деле участвовали Рапава, Кримян, Савицкий и Парамонов.

Клеветнические показания в отношении Серго Орджоникидзе были получены от бывшего секретаря ЦК КП/б/ Грузии Самсона Мамулии, которого допрашивали Савицкий и Парамонов.

В сборе клеветнических показаний на Г.К. Орджоникидзе участвовал и Хазан. Допрашивая вместе с Кобуловым Дарахвелидзе 12 октября 1937 г., они вымогали у него показания о враждебной деятельности Серго и его ближайшего товарища М.Д. Орахелашвили. Этот протокол допроса Дарахвелидзе находится в деле Е.А. Бедии, о котором тоже будет рассказано.

Особенно жестоко истязали, добиваясь показаний на Серго Орджоникидзе, бывшего секретаря Заккрайкома ВКП/б/ М.Д. Орахелашвили, члена партии с 1903 г., активного участника революционного движения в Закавказье.

Орахелашвили арестовали 26 июня 1937 г. на основании справки, составленной Кобуловым. Вместе с Кобуловым избивал Орахелашвили и добивался от него нужных показаний Кримян. До этого Кримян подписал постановление об избрании меры пресечения (арест) и постановление о предъявлении обвинения М.Д. Орахелашвили. Кримяном же подписано и постановление о предъявлении Орахелашвили дополнительного обвинения в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-1 «а», 58-6, 58-7 и 58-8 УК Грузинской ССР.

До допроса 7 августа 1937 г. Орахелашвили ни в чем не признавал себя виновным, но затем был сломлен и оговорил не только себя, но и многих других, в том числе активных участников революционного движения, таких как Шалву Элиаву, Тенгиза Жгенти и других.

Орахелашвили попросил прервать этот допрос, поскольку, как отмечено в протоколе допроса, он «сейчас очень устал». Не нужно обладать большим воображением, чтобы понять причину «усталости».

В ходе судебного разбирательства было установлено, что Кримян путем всевозможных истязаний добился от Орахелашвили показаний о «враждебной деятельности» многих ни в чем не повинных людей.

В суде были оглашены показания Орахелашвили, полученные от него Кобуловым и Кримяном 15 августа 1937 г. В этих показаниях он «уличает» своего близкого товарища — Серго Орджоникидзе — во враждебной антипартийной и антисоветской деятельности.

В протоколе допроса записаны следующие показания Орахелашвили: «Лично я очень многим обязан Серго Орджоникидзе, но даже чувство благодарности и преданности не мешает мне осветить его действительную роль в события, в которых зарождались враждебные ВКП/б/ и советской власти группировки и контрреволюционные организации. Прежде всего я, будучи очень тесно связан с С. Орджоникидзе, был свидетелем его покровительственного и примиренческого отношения к носителям антипартийных и контрреволюционных настроений […] Я был одним из близких Серго, но, конечно, не самим близким и поэтому думаю, что и высказывания Серго в разговорах со мной не были предельными, что с другими он был более откровенным […]». В протоколе допроса от 9 сентября 1937 г., проведенного Кобуловым и Кримяном, показания Орахелашвили об организующей роли Орджоникидзе в контрреволюционной деятельности изложены более конкретно: «Надо со всей откровенностью признать, что Серго Орджоникидзе фактически возглавлял нашу контрреволюционную борьбу против партийного руководства Грузии и лично секретаря ЦК КП/б/ Грузии Лаврентия Берия». И далее: «Мне стало известно, что Серго Орджоникидзе вкупе с Леваном Гогоберидзе и Петром Агниашвили ведут самую активную борьбу против секретаря ЦК КП/б/ Лаврентия Берия, распространяя по его адресу заведомо клеветнические и возмутительные вымыслы […] Серго Орджоникидзе дал мне задание смазать роль Лаврентия Берия по работе парторганизации Закавказья и Грузии, прямо заявив мне — о нем особенно не распространяйся».

Не только содержание этих показаний Орахелашвили, но и стиль их изложения свидетельствуют, что они были выбиты из него. Как это следует из показаний в суде свидетеля Ю.И. Ароян, фельдшерицы внутренней тюрьмы НКВД Грузинской ССР, в то время она оказывала медицинскую помощь Орахелашвили, вся спина которого была в кровоточащих ранах. Она же рассказала об избиении многих других арестованных, в том числе и женщин. В конечном итоге Орахелашвили обвинили в связи с союзным центром правых, в том, что он непосредственно руководил «всей диверсионной и террористической работой контрреволюционной организации правых в Грузии и принимал руководящее участие в подготовки террористических актов против руководителей ВКП/б/ и Советского правительства. Осуществлял активную шпионско-разведывательную работу в пользу разведки некоего (подчеркнуто мной. — Н.С.) иностранного государства», то есть в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-1 «а», 58-6, 58-7, 58-8, 58-11 УК Грузинской ССР.

Обвинительное заключение по делу Орахелашвили составил и подписал Кримян.

3 декабря 1937 г. по докладу Кримяна дело Орахелашвили было рассмотрено тройкой при НКВД Грузинской ССР, по постановлению которой Орахелашвили был расстрелян. Перед тем, как раздались выстрелы, Орахелашвили успел крикнуть: «Да здравствует Советская власть!».

Вот так погиб один из активных борцов за Советскую власть, погиб в стране, где считалось, что существует власть Советов. Как же надо было все деформировать, чтобы именем власти Советов уничтожались истинные ее защитники!

Несколько ранее, 17 сентября 1937 г., на основании приговора Военной коллегии верховного Суда СССР была расстреляна и жена Орахелашвили — Мария Платоновна, член партии с 1906 г. Перед арестом она возглавляла Управление школ Наркомпроса РСФСР.

Постановление на арест Марии Орахелашвили вынес и подписал Хазан. 13 июня 1937 г. допросил ее. В суде Хазан пояснил, что Кобулов распорядился избить арестованную. Это распоряжение он передал секретарю Кобулова Ниловой, и та избила Марию Орахелашвили. Как видим, женщина в нашей стране и в этой сфере пользовалась равными правами с мужчиной.

Марию Орахелашвили признали виновной в том, что она являлась активной участницей контрреволюционной, вредительской, диверсионной и шпионской организации правых, ставившей своей задачей совершение террористических актов в отношении руководителей ВКП/б/ и Советского правительства. Было признано, что она организовывала вредительско-диверсионные акты в народном хозяйстве Грузии и занималась шпионажем в пользу иностранных государств. По своей враждебной деятельности была связана с Московской группой центра правых в Грузии, в состав которой входили ее муж, Элиава и Енукидзе. Во враждебную деятельность, указывалось в приговоре, была вовлечена своим мужем. Вмененные ей в вину действия квалифицированы по ст. ст. 58-8 и 58-11 УК PCФСР.

Таким образом, М.П. Орахелашвили была признана виновной в совершении особо тяжких государственных преступлений, но обвинение ее сформулировано в общей, декларативной форме — ни одного конкретного преступного деяния, которое она якобы совершила, в приговоре не приведено. Кроме того, если признать, что Орахелашвили действительно была виновна в названных преступлениях, то ее действия надлежало квалифицировать еще и по ст. ст. 58-1 «а», 58-6 и 58-7 УК РСФСР. Все это еще раз подтверждает, что в то время совершенно не придавалось никакого значения юридическому обоснованию предъявлявшимся обвинениям. Да и как могло придаваться этому какое-то значение, если обвинение фальсифицировалось, обвиняемых принуждали оговаривать себя и других в совершении тяжких преступлений. В большинстве случаев суду, а тем более тройкам было безразлично, как квалифицировать предъявленное подсудимым обвинение, главным было, что они судили тех, кого арестовывали сотрудники НКВД, а органы не ошибались и арестовывали только врагов народа. Такая аксиома настойчиво вбивалась в сознание всех. И, надо сказать, небезуспешно.

Получив «доказательства», изобличавшие Серго Орджоникидзе в том, что он фактически возглавлял враждебные ВКП/б/ и Советской власти группировки, Берия и его пособники стал беспощадно расправляться с родственниками Серго, обвиняя их в особо опасных государственных преступлениях, которые они никогда не совершали.

В августе 1937 г. по распоряжению Берии был повторно арестован П.К. Орджоникидзе, поскольку, как указывалось в постановлении на его арест, «[…] выявились новые обстоятельства контрреволюционной организационно-террористической деятельности осужденного П.К. Орджоникидзе».

Постановление о возбуждении уголовного дела в отношении П.К. Орджоникидзе было подписано Рапавой.

Разумеется, никакой враждебной деятельностью П.К. Орджоникидзе не занимался. Его стали жестоко избивать, добиваясь признания в принадлежности к контрреволюционной организации, а также в проведении антисоветской агитации и в намерении совершить террористический акт в отношении Берии, о чем якобы знал Серго Орджоникидзе. Сначала арестованный все предъявлявшиеся ему обвинения отрицал, но затем вынужден был во всем «признаться».

Несоответствие его показаний действительности усматривается даже из того, как они изложены в протоколе допроса, продолжавшегося с 27 августа по 3 сентября 1937 г., то есть в течение недели. Сам по себе этот факт уже о многом говорит. Признав себя виновным в проведении антисоветской агитации, П.К. Орджоникидзе, как это изложено в протоколе допроса, заявил:

«В чем конкретно выражались эти контрреволюционные высказывания, я постараюсь вспомнить». Видимо, у допрашивавших его не хватило фантазии, чтобы в уста Орджоникидзе сразу же вложить высказывания, по своему содержанию и направленности образующие состав антисоветской агитации. Скорее же всего в ходе доноса он тоже «очень устал» и поэтому не мог вспомнить свои «контрреволюционные высказывания».

9 ноября 1937 г. Гоглидзе утвердил обвинительное заключение по делу П.К. Орджоникидзе. Ему предъявлялось обвинение в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-8, 58-9 и 58-11 УК Грузинской ССР. В тот же день дело рассмотрено было тройкой при НКВД Грузинской ССР под председательством Гоглидзе и с участием Церетели. Было принято решение о расстреле обвиняемого. Приговор был приведен в исполнение на следующий день.

Была репрессирована и жена П.К. Орджоникидзе — Нина Давыдовна. Сначала на основании постановления тройки при НКВД Грузинской СССР от 29 марта 1938 г. ее лишили свободы сроком на 10 лет. Но этого Берии, а, скорее всего, Сталину, показалось мало. 14 июня 1938 г. дело Н.Д. Орджоникидзе было рассмотрено все той же тройкой, которая постановила расстрелять обвиняемую. На следующий день приговор был приведен в исполнение.

Несмотря на жестокие избиения, которым подвергалась Н.Д. Орджоникидзе, эта мужественная женщина ни в чем не признала себя виновной. Доказательств ее виновности в совершении каких-либо преступлений в деле не имеется. Основанием к расправе с ней явилось лишь то, что она была женой брата Сеpгo Орджоникидзе. Были репрессированы и другие родные братья Серго — Константин и Иван, а также жена последнего.

Иван Константинович Орджоникидзе и его жена Антонина Михайловна были арестованы 29 августа 1938 г. Постановления об их заключении под стражу и предъявлении обвинения составлены Савицким. Более года длилось следствие по их делу, и лишь 29 ноября 1939 г. постановлением Особого совещания при НКВД ССCP они были приговорены к лишению свободы сроком на три года каждый. Обвинительное заключение по их делу подписал Рухадзе, а утвердил Рапава.

Супругов Орджоникидзе обвинили в проведении антисоветской агитации. Следствие по их делу заканчивалось в дорожно-транспортном отделе, начальником которого в то время был Рухадзе. В качестве доказательства виновности И.К. и А.М. Орджоникидзе имелось единственное показание свидетеля — их бывшей домашней работницы Д.М. Нечипуренко, что А.М. Орджоникидзе якобы высказывала недовольство руководителями партии и правительства, которые не обеспечили соответствующий уход за больным Серго Орджоникидзе (ведь по указанию Сталина было объявлено, что Серго скончался от разрыва сердца, а не покончил с собой), а Иван Константинович якобы возмущался арестом своего брата Павла Константиновича. Ничего другого в их деле не имеется. Впрочем, ведь не требовалось доказательств их виновности, достаточно было того, что они являлись родственниками Серго Орджоникидзе.

5 мая 1941 г. был арестован младший брат Серго — Константин Константинович. Следствие по его делу велось более трех лет. Вернее сказать, он просто содержался под стражей, и за это время его лишь три раза допросили. По постановлению Особого совещания при НКГБ СССР от 24 августа 1944 г. К.К. Орджоникидзе был лишен свободы сроком на 5 лет как «социально вредный элемент». 30 ноября 1946 г. то же Особое совещание добавляет ему еще 5 лет, а в марте 1953 г. — еще 5 лет. А уже в сентябре того же года К.К. Орджоникидзе был реабилитирован. Всего, таким образом, К.К. Орджоникидзе незаконно содержался в местах лишения свободы более двенадцати лет.

Не избежали горькой участи и двоюродные братья Серго — Дмитрий Георгиевич и Иван Георгиевич Орджоникидзе.

Летом 1937 г. на основании разработки, произведенной Давлианидзе, Хазан подписал постановление об избрании Д. Орджоникидзе меры пресечения — заключения под стражу, хотя, как он сам показал в суде, никаких материалов об антисоветской деятельности арестованного не было. Тем не менее, его обвинили в связи с «врагом народа П. Орджоникидзе». Пo постановлению тройки при НКВД Грузинской ССР от 21 декабря 1937 г., принятому с участием Церетели, он был расстрелян.

И. Орджоникидзе, обвиненный в проведении антисоветской агитации постановлением той же тройки от 2 марта 1938 г., был лишен свободы на 10 лет. 11 июля 1940 г. Рапава утвердил постановление об отказе в удовлетворении жалобы И.Г. Орджоникидзе, в которой тот просил о пересмотре его дела, считая решение о лишении его свободы необоснованным.

В расследовании дела Д. Орджоникидзе вместе с Савицким участвовал и Парамонов. Насколько объективно велось расследование этого дела, может свидетельствовать хотя бы следующий вопрос, заданный Савицким арестованному на допросе 5 сентября 1937 г. Вот дословная цитата: «Мы вас предупреждаем, что в распоряжении следствия имеются исчерпывающие материалы, изобличающие вас как члена антисоветской организации правых. Будете ли Вы сами говорить правду, или же мы вынуждены будем приступить к изобличению вас документальными данными и очными ставками?». Савицкий объяснил, что это был шаблонный вопрос, который ставился перед каждым арестованным. Здесь Савицкий был прав, действительно, каждому арестованному задавался такой вопрос-угроза, после чего следователи начинали «изобличать» этого арестованного. Как именно? Об этом уже сказано.

Постановление на арест Д. Орджоникидзе вынесено Хазаном, а утверждено Рапавой, который подписал также ордер на его арест. Д. Орджоникидзе было предъявлено обвинение в проведении антисоветской агитации и в принадлежности к антисоветской организации, то есть в преступлениях, подлежавших при их доказанности квалификации по ст. ст. 58-10 и 58-11 УК Грузинской ССР, санкции за которые не предусматривали такой меры наказания, как расстрел. Однако Д. Орджоникидзе был расстрелян. Как отмечалось, это подобный случай не был единичным в деятельности внесудебных органов в годы сталинщины.

По постановлению тройки при НКВД Грузинской ССР от 3 марта 1938 г. был расстрелян еще один двоюродный брат Серго Орджоникидзе — Георгий Абессаломович, преподаватель математики Тбилисского военного училища. Его признали виновным в том, что он входил в контрреволюционную организацию и «занимался вредительской работой в области подготовки курсантов училища». Как и другие дела, дело в отношении Г.А. Орджоникидзе тоже было сфальсифицировано.

На основании постановления тройки при НКВД Грузинской ССР от 16 января 1938 г. «за участие в контрреволюционной организации правых» также по сфальсифицированному делу был расстрелян троюродный брат Серго Орджоникидзе — Савва Валерианович.

Эти дела свидетельствуют об активном участии Рапавы в бытность его народным комиссаром внутренних дел Грузии в расправе над родственниками Серго Орджоникидзе.

В судебном заседании Рапаве предъявлялись соответствующие документы с его подписями, санкционировавшими конкретные действия в отношении родственников Серго Орджоникидзе. Ознакомившись с этими документами, Рапава стал утверждать, что он не может категорически заявить об исполнении этих подписей именно им. Он не исключал, что подпись об утверждении обвинительного заключения по делу Ивана и Антонины Орджоникидзе мог выполнить Рухадзе. Это заявление присутствовавшими в зале суда было встречено смехом, для такой реакции оснований было более чем достаточно.

В связи с тем, что Рапава и Церетели отрицали свое участие в заседаниях тройки при НКВД Грузинской ССР, суд определил предъявить им подлинные протоколы заседаний этой тройки с их собственноручными подписями. После предъявления этих протоколов Рапава заявил, что на протоколах заседании тройки при НКВД Грузинской ССР подписи его. Церетели заявил: «Это не мои подписи. Кто-то их подделал». Тогда Церетели предъявили подлинный протокол заседания тройки при НКВД Грузинской ССР, на котором рассматривалось дело Дмитрия Орджоникидзе. При этом его фамилию закрыли листом бумаги. Церетели подтвердил, что под этим протоколом стоит его подпись. Когда же ему показали, в отношении кого им подписан данный протокол, Церетели стал утверждать, что эта подпись от его имени подделана.

Следует сказать, что обстановка в зале судебных заседаний была какой-то гнетущей. Удивляться этому не приходилось. Невеликая радость присутствовать при рассмотрении уголовного дела, но дело, которое рассматривалось в Тбилиси, было не просто уголовным делом — судили фальсификаторов, по вине которых погибли многие невиновные люди. Поэтому все присутствовавшие с напряженным вниманием следили за ходом судебного разбирательства. Тем не менее, неуклюжие попытки обвиняемых отрицать очевидное вызывали смех присутствовавших.

Разумеется, Рапава и Церетели отчетливо представляли и понимали, какую неприглядную роль они сыграли в расправе над родственниками Серго Орджоникидзе. Поэтому не удивительно, что они всячески пытались как-то преуменьшить степень своей причастности к этому неправедному деянию.

Таким образом, Берия с помощью своих подручных жестоко расправился с родственниками Серго Орджоникидзе, которого он ненавидел и боялся, обоснованно опасаясь за свою карьеру и судьбу. В то же время, без санкции на эту расправу со стороны Сталина Берия не смог бы сделать ни шагу. Ведь Сталин стремился отстранить Серго от политической и хозяйственной деятельности, поскольку тот во все большей и большей степени становился неудобным партнером. Он был одним из немногих, кто мог в чем-то не согласиться со Сталиным и даже возражать ему. Сталин своего добился. Читатель, разве это не напоминает современную российскую ситуацию с господством абсолютной серости в высших эшелонах власти?

Не была обделена вниманием Берии и его подручных и жена Серго — Зинаида Гавриловна. За каждым ее шагом, в том числе и поездкой в Закавказье, осуществлялось пристальное наблюдение, она постоянно находилась под «колпаком». Допрошенный на предварительном следствии бывший начальник 2-го спецотдела НКГБ Грузии Гудушаури, показания которого исследовались в суде, пояснил, что осенью 1940 г. его вызвал Рапава и предложил в филиале института Маркса–Энгельса–Ленина в Тбилиси, где работала, собирая материалы, З.Г. Орджоникидзе, провести «литературное мероприятие», что и было сделано. Он установил подслушивающее устройство на месте, где работала Зинаида Гавриловна. Результаты этого мероприятия ежедневно докладывались Рапаве. Кроме того, за вдовой Серго была установлена «наружка», то есть постоянное наружное наблюдение за ее передвижением, за теми людьми, с кем она встречалась.

Суд всесторонне исследовал обстоятельства расправы Берии руками его подчиненных с Нестором Лакобой, его ближайшими родственниками и товарищами по работе. Берия люто завидовал Нестору Лакобе, в первую очередь потому, что Сталин благоволил ему.

Нестор Аполлонович Лакоба, член партии с 1912 г. Председатель ЦИК Абхазской автономной Республики, он был известен и популярен не только в Абхазии, но и во всей Грузии, пользовался авторитетом и у Сталина. Берия, являвшийся до ноября 1931 года председателем Закавказского ГПУ, затем — вторым секретарем Закавказского крайкома ВКП/б/ и первым секретарем ЦК КП/б/ Грузии, а с октября 1932 г. — первым секретарем Закрайкома с оставлением его первым секретарем ЦК КП /б/ Грузии, ревниво относился к тому, что Нестор Лакоба близок Сталину, а он, Берия, никак не может приблизиться к нему. Он упорно добивался, чтобы Лакоба посодействовал его приему Сталиным, который почти каждый год отдыхал в Абхазии и встречался с Лакобой. Встреча Сталина с Берией состоялась в конце сентября 1931 г. Фактически по рекомендации Лакобы Берия выдвигается на партийную работу. Вследствие своего характера и карьеристских устремлений Берия не мог примириться с тем, что Сталин отдавал предпочтение Лакобе, который, как считал Берия, закрывал ему доступ к Сталину. Но ведь теперь известно, что Сталин специально сталкивал друг с другом своих сторонников, укрепляя свое единовластие. Именно так он строил свои отношения с Лакобой и Берией.

После возвращения с ЧрезвычайногоVII Всесоюзного съезда Советов, на котором принималась Конституция СССР, Лакобу срочно вызвали к Берии в Тбилиси на партактив. Вечером 27 декабря 1936 г. он был на ужине у Берии. Затем пошли в театр, откуда Лакоба, почувствовав себя плохо, вскоре ушел. 28 декабря в 4 часа 20 минут он умер. В правительственном сообщении говорилось, что смерть наступила от сердечного приступа. 31 декабря Нестора Лакобу похоронили с большими почестями в городе Сухуми в Ботаническом саду в специально построенном склепе.

Многие видные государственные и партийные деятели, а также деятели науки выразили свое глубокое соболезнование в связи со смертью Нестора Лакобы. Среди них — академик Н. Вавилов, М. Цхакая, Г. Петровский и другие. Берия на похороны не приехал. Сталин не прислал даже телеграммы, хотя 7 декабря 1935 г. он на своей фотографии, подаренной Лакобе, сделал такую надпись: «Товарищу и другу Лакобе от И. Сталина».

Из опубликованных к настоящему времени документов следует, что по просьбе жены Лакобы — Сарии Ахмедовны — личный врач Лакобы И.Г. Семерджиев тщательно осмотрел тело Лакобы и пришел к выводу, что тот был отравлен. Свидетельством этого является изъятие почти всех внутренних органов Лакобы — желудка, печени, мозга и гортани.

Памятник Нестору Лакобе простоял недолго. Уже летом 1937 г. как памятник, так и сама могила были уничтожены, все было сделано так, чтобы невозможно было узнать место первоначального его погребения.

На этом Берия не остановился. С помощью Рапавы, Рухадзе и других он создает дело по обвинению убитого им Нестора Лакобы в совершении особо опасных государственных преступлений. С этой целью арестовали Сарию Ахмедовну — его жену — и пятнадцатилетнего сына Рауфа, брата — Михаила Аполлоновича, двоюродного брата Василия Дмитриевича и других, якобы составлявших антисоветскую организацию, которую возглавлял Нестор Лакоба.

Все они затем были осуждены, кроме Сарии Лакоба — ее фактически убили еще до суда.

Арестованной 21 августа 1937 г. Сарии Лакобе предъявили обвинение в том, что она являлась активной участницей контрреволюционной организации, существовавшей в Абхазии и возглавлявшейся ее мужем, после смерти которого распространяла контрреволюционную клевету и провокационные слухи в отношении Берии и участвовала в подготовке террористического акта в отношении него.

Первый раз ее допросили через три месяца после ареста. На этом допросе они ни в чем себя не признала виновной. Ее стали жестоко избивать, и в результате добились «признаний» от обвиняемой в совершении мифических преступлений. Однако на допросе у военного прокурора 2 февраля 1938 г. она от этих признаний отказалась как от вынужденных, данных ею в результате того, что ее жестоко избивали.

Содержавшаяся в одной камере с ней и допрошенная в суде свидетель М.Д. Васина рассказала, каким жестоким издевательствам подвергалась Сария Лакоба. Присутствовавшим в зале суда трудно было поверить, что таким издевательствам подвергалась женщина. Но это было…

Как показала Васина, Сария Лакоба находилась в ужасном состоянии, о ее «мучениях можно написать целую книгу». Ее, Васиной, муки по сравнению с тем, что приходилось переносить Сарии Лакобе, «ничего не стоят». Так рассказала Васина, на долю которой также вышло немало мучений и унижений.

Кто такая Васина? Перед арестом 7 декабря 1937 г. она работала в Главлите Грузии, являлась цензором-политредактором. После ареста следователь Твалчрелидзе настойчиво убеждал ее в том, что в антисоветскую организацию она была завербована директором филиала Института Маркса–Энгельса–Ленина в городе Тбилиси Е.А. Бедией, вместе с которым она вела вредительскую работу. Васина не признавала себя виновной. Твалчрелидзе в ответ разъяснил, что если она не подпишет составленный им протокол допроса, то найдутся средства, чтобы заставить ее сделать это. Затем он открыл шкаф, в котором были жгуты, палки и другие предметы и заметил: «Все, что Вы видите, будет на Вашем теле». Но и после этого Васина отказалась подписать сфальсифицированный протокол допроса. Тогда Твалчрелидзе вызвал трех женщин, и они жестоко ее избили.

Далее Васина показала, что после того как она написала заявление на имя наркома внутренних дел Грузии Гоглидзе, в котором указала на свою невиновность в предъявлявшихся ей обвинениях, ее вызвал Кобулов и тоже стал настойчиво убеждать в том, что она является членом антисоветской организации. Получив ответ, что это не соответствует действительности, Кобулов ударил ее пресс-папье по голове. Затем ее стали избивать трое неизвестных ей мужчин. Позже ее неоднократно избивал Твалчрелидзе и заставлял это делать других.

В результате Васина вынуждена была оговорить не только себя, но и других, в том числе бывшего третьего секретаря ЦК КП/б/ Грузии В. Гогишвили, бывшего секретаря Орджоникидзевского райкома партии В. Мирцхулаву и упоминавшегося выше Бедию.

Васина была признана виновной в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-8, 58-11 УК Грузинской ССР, и на основании постановления тройки при НКВД Грузинской ССР была лишена свободы сроком на 10 лет. Ее мытарства на этом не закончились. Постановлением Особого совещания при МГБ СССР от 26 мая 1951 г. Васина «за принадлежность к антисоветской организации» была направлена на поселение в Акмолинскую область Казахстана под надзор органов МВД.

Но вернемся к рассказу о жене Нестора Лакобы.

Турчанка Сария Лакоба была красивой женщиной с пышными волосами. Однажды, когда она возвратилась с очередного допроса, Васина увидела, что половина волос у нее вырвана, а сама она была сильно избита. Сария сообщила ей, что Кримян, Савицкий и Твалчрелидзе таскали ее за волосы и выбили челюсть. В следующий раз Сарию принесли с допроса с перебитыми ребрами. В камере она рассказала, что арестованного сына Рауфа избивали на ее глазах, требуя, чтобы она призналась в том, что хотела отравить Сталина.

В феврале 1939 г. Сарию из их камеры забрали, и что с ней было дальше, Васина не знала.

А было с ней вот что. Хотя Сария Лакоба на допросе у военного прокурора 2 февраля 1939 г. и отказалась от выбитых из нее показаний, тем не менее, дело в отношении ее следствием было закончено и передано в суд.

22 февраля 1939 г. определением подготовительного заседания военного трибунала Закавказского военного округа Сария Лакоба была предана суду по обвинению в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 19, 58-8, 58-10, ч.1, 58-11 УК Грузинской ССР (подготовка террористического акта, проведение антисоветской агитации, участие в антисоветской организации). Однако суд над ней не состоялся — состояние ее здоровья становилось все хуже и хуже, и 16 мая 1939 г. она умерла. Но не от туберкулеза легких, как это указано в справке, приобщенной к ее личному тюремному делу, а от тяжких телесных повреждений, причиненных ей во время допросов сотрудниками НКВД Грузии — подчиненными Рапавы. Сария Ахмедовна Лакоба — жена Нестора Лакобы — фактически была убита.

30 октября — 2 ноября 1939 г. специальное присутствие Верховного Суда Абхазской АCCP рассмотрело дело по обвинению 13 человек: В.К. Ладарии — бывшего секретаря Абхазского обкома партии, М.И. Чалмаза — бывшего наркома земледелия Абхазской AСCP, М.А. Лакобы — бывшего управляющего конторой «Абтабаксырье», К.П. Инал-Ипы — бывшего директора Гагрского курортного управления, В.Д. Лакобы — бывшего управляющего абхазским отделением «Азнефтесбыта», Д.И. Джергении — бывшего председателя Гагрского райисполкома, А.Ф. Энгелова — бывшего уполномоченного представителя Абхазии в Грузинской ССР (он был рядом с Нестором Лакобой в трагический вечер накануне его смерти, случайно встретив его, когда тот возвращавшегося из театра), Я.А. Сейсяна — бывшего заместителя заведующего земельным отделом Гагрского райисполкома, С.С. Туркии — бывшего управляющего делами ЦИК Абхазской АССР, М.И. Кишмарии — бывшего председателя Чиловского сельсовета, С.Е. Эбжноу — бывшего заместителя председателя колхоза, Х.П. Чанбы и К.Д. Ахубы — колхозников. Дело в отношении указанных лиц было сфальсифицировано Кобуловым, Гоглидзе, а также Савицким и Кримяном. Десять обвиняемых были приговорены к расстрелу, М.И. Кишмария, Х.П. Чанба и К.Д. Ахуба — соответственно к 20, 15 и 10 годам тюремного заключения. Замечу, что все приговоренные к лишению свободы скончались в местах лишения свободы.

Согласно приговору специального присутствия верховного Суда Абхазской АССР, все тринадцать человек были признаны виновными в том, что являлись участниками контрреволюционной диверсионно-вредительской шпионско-повстанческой организации, существовавшей в Абхазской АССР и ставившей своей целью свержение Советской власти и отторжение Абхазии от Советского Союза. Руководителем этой организации, указывалось в приговоре, являлся бывший Председатель ЦИК Абхазской АССР Нестор Лакоба. Таким образом, не только представшие перед судом, но и убитый Берией в декабре 1936 г. Нестор Лакоба официально был признан судом врагом народа.

Сегодня это звучит дико. Мы привыкли слышать, что тот или иной необоснованно осужденный в годы репрессий человек реабилитирован посмертно, а вот посмертное осуждение кажется какой-то дикостью. Но чему, собственно, удивляться? Во времена сталинщины это был не единственный случай. Достаточно вспомнить, в каких только тяжких преступлениях не обвинялись «вовремя» умерший известный военачальник С.С. Каменев, а также покончившие с собой бывшие руководитель советских профсоюзов М.П. Томский и начальник Главного политического управления Красной Армии и Военно-Морского флота Я.Б. Гамарник.

Неправедный суд признал установленным, что в 1931–1932 гг. указанная контрреволюционная организация, возглавлявшаяся Н. Лакобой, установила связь с организатором право-левацкого (название-то какое! — Н.С.) блока Б. Ломинадзе и с московским «параллельным троцкистским центром», а также с грузинским центром контрреволюционной организацией правых.

По заданию этих центров В. Ладария, М. Чалмаз, М. Лакоба, К. Инал-Ипа, Д. Джергения, Я. Сейсян и В. Лакоба якобы развернули активную антисоветскую деятельность: вовлекли в организацию новых членов, проводили диверсионно-вредительскую работу в колхозах, других отраслях народного хозяйства Абхазии (кстати, в приговоре не приведено ни одного конкретного примера такого вредительства. — Н.С.). Признано, что они подготавливали вооруженное восстание и организовывали террористические акты в отношении руководителей ВКП/б/ и Советского правительства с целью развала колхозов и создания недовольства среди колхозников. Они вовлекли в свою организацию С. Эбжноу, Х. Чанбу, К. Ахубу, М К. Кишмарию и других сельских жителей, И в этом случае в приговоре не указано, что именно делали обвиняемые, чтобы развалить колхозы и вызвать недовольство среди колхозников.

Неправедный суд также признал, что осенью 1933 г. террористическая группа во главе с А. Микеладзе (председатель ГПУ Абхазской АССР) по заданию Н. Лакобы пыталась совершить террористический акт в отношении Сталина в районе мыса Пицунда путем обстрела катера, на котором тот находился.

Об этом «деле» стоит рассказать несколько подробнее.

В сентябре 1933 г. Сталин отдыхал в Абхазии. 23 сентября он решил совершить прогулку на катере пограничной охраны. О том, что на этом катере находился Сталин, естественно, никто не знал. Когда катер проходил мимо пограничного оперативного поста «Пицунда», служившие на этом посту решили катер остановить, чтобы на нем отправить в Гагры красноармейца Чигашева с бельем, мишенями и ружейным маслом для гагрского оперативного поста. Именно с этой целью командир отделения Лавров открыл стрельбу из винтовки в сторону катера (но не по катеру!) с тем, чтобы привлечь внимание команды катера и добиться его остановки.

В 1933 г. обстоятельства стрельбы в сторону катера, на котором находился Сталин, были тщательно расследованы. В результате установлено, что указанное событие явилось следствием случайного стечения обстоятельств.

Убедившись в этом, Сталин распорядился виновных наказать в дисциплинарном порядке и навести уставной порядок в несении пограничной службы. Однако постановлением коллегии Закавказского ГПУ от 5 января 1934 г. Лавров и другие должностные лица пограничной службы были лишены свободы на различные сроки.

В 1937 г., когда начались аресты участников «лакобовской организации», случаи с обстрелом пограничного катера, на борту которого находился Сталин, приписали Нестору Лакобе как неудавшийся террористический акт в отношении Сталина, совершенный участниками антисоветской организации.

29 июля 1937 г. арестовали Микеладзе, 4 августа — оперативного уполномоченного Пилию, и только 23 февраля 1940 г. бывшего пограничника Лаврова.

Пилия и Лавров не признали себя виновными в принадлежности к антисоветской «лакобовской организации», в обстреле катера с целью убийства Сталина. Они категорически отрицали показания Микеладзе, «изобличавшего» их в совершении данного преступления.

Небезынтересно отметить, что Микеладзе не был осужден вместе с Пилией и Лавровым, хотя, как это следовало из материалов дела (разумеется, сфальсифицированного), Микеладзе вместе с ними был причастен к террористическому акту в отношении Сталина. На основании постановления тройки при НКВД Грузинской ССР Микеладзе расстреляли через 5 дней после окончания судебного процесса по делу Ладарии и других.

Прием не новый, нередко применявшийся в практике НКВД. Необходимо было получить железные доказательства «виновности» того или иного лица или группы лиц в совершении особо опасных государственных преступлений. Для этого из такой группы выводится один из ее «участников», которому обещали сохранить жизнь, но он должен был за это «изобличить» своих «соучастников» в совершении тяжких преступлении. Потом и этого человека тоже расстреливали, как это случилось и с Микеладзе. Вполне правомерно предположить, что Микеладзе вынужден был сыграть подобную роль. Конечно же, на такого человека воздействовали не только обещаниями сохранить жизнь, но и путем жесточайших избиений.

В расследовании дела по обвинению Микеладзе участвовал Хазан.

Кроме того, в приговоре особого присутствия Верховного суда Абхазской АССР утверждалось, что Н. Лакоба, К. Инал-Ипа и М. Лакоба были связаны с «контрразведкой одного из иностранных государств», снабжая это государство секретными сведениями об экономическом и политическом состоянии Абхазии.

В целях объединения антисоветских сил, контрреволюционная организация, руководимая Н. Лакобой, указывают далее в приговоре, установила связь с нелегальной дашнакской контрреволюционной организацией (об этой «организации» я еще расскажу). Рухадзе в суде подтвердил свои показания, данные им на допросе в ходе предварительного следствия: «должен отметить, что когда осужденных доставили к месту исполнения приговора, Ладария, сидя над ямой, попросил передать Берии примерно следующее: “Вова Ладария умирает за партию и за коммунизм. Да здравствует Сталин!” Но тут раздались выстрелы, и он повалился в яму». Как пояснил Рухадзе, подобные заявления рассматривались как «обычные маневры врагов».

Если бы это в действительности было так! На самом же деле абсолютное большинство необоснованно осужденных, а затем расстрелянных, искренне были убеждены в том, что их уничтожают вопреки воле Сталина, которого вводили в заблуждение враги народа Ягода, Ежов, а затем и Берия. Они и представить себе не могли, что главным «режиссером» расправ с людьми, искренне преданных социалистической идее, являлся Сталин.

Примечания

1. Любопытно, что при этом Хазан имел связь с родственниками в США и был в дружеских отношениях с троцкисткой Упштейн, поддерживая связь с ней и с ее единомышленниками вплоть до ее второго ареста.

2. Александров А.С. О моральном облике советского человека. — М.: Московский рабочий, 1948.

3. Яшвили П. Стихи. Перевод с грузинского. — Тбилиси, 1968. С. 92.

4. Дружба народов. 1991. № 8. С. 121.

5. Протоколы шестого съезда РСДРП/б/. — М., 1934. С. 28, 31, 32.

6. Там же. С. 253–254.

7. См.: Берия: конец карьеры. — М., 1991. С. 42.

 

Читать также: «Рапава и другие. Сталинские кадры без прикрас: часть вторая»

Поделиться:

Рекомендуем:
| Евгений Евтушенко о «Мемориале»
| Листопадов Е.И.: «Отправили семнадцатилетнего мальчишку в лагеря» | фильм #374 МОЙ ГУЛАГ
| Близкие Олега Орлова опасаются за его состояние из-за изнуряющих поездок из СИЗО в суд
Организация досуга
Узники проверочно-фильтрационных лагерей
Карта мемориалов жертвам политических репрессий в Прикамье
| Невольники XX века
| Мама верила, что он невиновен
| Главная страница, О проекте

blog comments powered by Disqus