Социальный лифтер жмет кнопки. Зачем госпропаганда воспевает ГУЛАГ

Автор: Алексей Тарасов

28.05.2021

Сотрудница госагентства «РИА Новости» Виктория Никифорова назвала ГУЛАГ «социальным лифтом для сотен тысяч простых людей» и «настоящей путевкой в жизнь». Трехразовое питание, теплое жилье, медпомощь; в общем, абсолютный лифтер допивает водку (традиционно где-то между минус третьим и минус вторым этажом), он готов к работе. Это совсем не страшно, вам понравится.

Среди аргументов в пользу ГУЛАГа Никифорова забыла указать на долгожительство тех, кто оказывался в этом лифте. Действительно, эти — кто выжил — старики и старухи уходили совсем недавно, на наших глазах. С ними разговаривал — каждодневно — Алексей Бабий, глава красноярского «Мемориала» (входящего в международную организацию «Мемориал», внесенную минюстом в реестр иностранных агентов). Эти истории он более 30 лет проверяет в архивах и оцифровывает, чтобы они остались. К 80-летию Большого террора Бабий вел в «Новой» на протяжении года авторскую рубрику.

Вот несколько историй от него.

Интервьюируемая немка (ссылка, лагерь, новая ссылка) постоянно говорила о еде, сколько граммов хлеба было в пайке в разные годы. Голод в Поволжье (1932–1933), депортация в Сибирь и снова голод (1941). Найдя на поле под снегом колоски, собрала их — дали 2 года за расхищение колхозной собственности.

В лагере, том самом лифте, еду искали постоянно. Когда их выводили на разгрузку зерна, женщины прятали зерна во влагалище и так проносили его.

Когда срок заканчивался, у нее спросили, куда она хочет в ссылку. Ответила: в Красноярский край — здесь много полей. Значит, голодной не будет.

Она потом долгие годы жрала репу и турнепс прямо в поле, ее прозвали Толстая Лида.

Другая интервьюируемая прошла особлаг. Тут социальные лифтеры лишали тебя имени, зато присваивали персональный номер. И в лагерных восстаниях одним из первых требований всегда шли не шкурные вопросы, а отмена унижения — номеров. И когда это случилось, и зэчки принялись спарывать номера с фуфаек, то в какой-то момент замерли, а потом зарыдали: фуфайки-то выцвели, а под тканью с номером, остались чистые черные квадраты. И словно пробило: этот след с ними навсегда.

Бабий говорит, его бил озноб, когда он снимал в колымском лагере Бутугычаг свалку зэковских ботинок (в Освенциме такие горы росли из «чужих» башмаков, в России — из «своих»),

потом кладбище — колышки из листвяга с прибитыми к ним крышками от консервных банок (на жести — номер). Потом гигантский манеж, воздвигнутый для лошадей начальника лагеря. Но там Бабий ни разу не прослезился.

Манеж для лошадей начальника лагеря. Фото: Алексей Бабий

Бутугычаг Могила на лагерном кладбище. Фото: Алексей Бабий

Слезу из него вышибли бумаги в архиве одного из районов Красноярского края, касавшиеся высылки в марте 1930-го «кулацких» семей.

По инструкции, первую и вторую категорию высылали за пределы района. Если «из Сибири в Сибирь», то не важно, куда, главное, «за пределы». А третью категорию отправляли внутрь района. В тайгу. Куда дороги нет, и ее надо торить сквозь двухметровые сугробы. 15 семей ждут решения в хлевах — у них уже все отобрали, из домов выгнаны. В это время идет активная переписка — об «оставшейся мужской рабсиле». Инструкцией предусмотрено, что «дети до 10-летнего возраста, а также инвалиды, не могущие следовать, при желании могут быть оставлены на попечение ближайшим родственникам с отобранием обязательства от принимающего и под подпиской о добровольном оставлении от кулацкой семьи». Подписка:

ДОКУМЕНТ

«Я, нижеподписавшийся, даю настоящую подписку сельсовету в том, что я направляюсь в ссылку, а своих детей передаю такому-то. Я, такой-то, беру к себе детей, таких-то, которых обязуюсь содержать на свои средства на добровольных началах. В чем и даем настоящую подписку».

Алексей Бабий, историк, Руководитель Красноярского «Мемориала»*:

— Такие документы нередко встречаются в личных делах высылаемых крестьян, и я к ним даже привык. Но вот в этом сельсоветском деле эти расписки почему-то были подшиты стопкой. Стопка была в палец толщиной, я начал ее привычно листать и обрабатывать — и вдруг вижу, что на архивные документы падают какие-то капли. Оказывается, я плакал. Я сидел и ревел. Я видел документы и пострашнее (один приказ по НКВД № 00486 чего стоит), а пробило почему-то на этих.

Мы публиковали эти подписки — с этими завитками в почерках, с ошибками, со смешными крестьянскими именами. Именами детей и родителей, которые, скорее всего, больше друг друга не увидят. Что толку, что мы это публиковали?

? ? ?

Никифорова права: для многих сталинская «воля» была хуже ГУЛАГа.

Крестинья Ромащенко, еще одна интервьюируемая, — сначала ее семью раскулачили и сослали на Саралинские рудники, потом за частушку «В колхоз не пойду, и колхознику не дам…» (далее слова не позволяет привести Роскомнадзор) дали 10 лет лагерей (антисоветская агитация).

Из ее рассказов про Усольлаг: «Как-то привезли много узбеков, целый этап в халатах, но они дотянули до первых морозов, потом немногих оставшихся в живых увезли. Женщины выменивали халаты на хлеб и шили из этих халатов платья — шелк был отличный. Баня была раз в 10 дней, давали кусок мыла на восьмерых, резали ниткой. Волосы носили короткие — не до красоты. Хотя татарки длинные волосы не стригли, а мазали керосином от вшей».

Так вот, бежать было некуда и незачем, говорила Крестинья Демьяновна. В лагере было даже лучше: на воле давали 500 г хлеба в день, а в лагере, если хорошо работать, можно было получать и 700. «Что по ту сторону колючки, что по эту — разница была небольшая».

Крестинья Ромащенко

Никифорова права: для кого-то ГУЛАГ становился «университетами».

Деревенского парня (из Кортуза) Владимира Воробьева арестовали по доносу в 20 лет в 1949-м. Пока сидел в одиночке, прочитал всю тюремную библиотеку. Дали 25 лет лагерей плюс 5 ссылки. В Норильлаге добавили еще 25. И снова арест был благом — это не смертельные общие работы. Сокамерники менялись, и у каждого он находил чему поучиться. Физики, врачи, музыканты. Далее Озерлаг, потом Омск. Снова Озерлаг, потом Мордовия. Встречи и учеба у теософа, затем у православного священника, затем у философа. Дружба с Револьтом Пименовым, легендарным Евгением Грицяком, одним из руководителей Норильского восстания, учеба у Льва Гумилева.

«Ходили мы тогда пешком до рабочей зоны километра три-четыре. По дороге рядом со мной в то время ходил литовский профессор философии Буга. Каждое утро и вечер по дороге на работу и с работы он читал мне лекции: Кант, Гегель, Шопенгауэр, Ницше, Бэкон, Фрейд». Изучение английского, французского, испанского, арабского, хинди, санскрита. Все это время он работает плотником-бетонщиком, у него туберкулез, его переводят из одного лаготделения в другое, из штрафной бригады на строгий режим и обратно, поскольку он рецидивист.

Владимир Григорьевич Воробьев (крайний слева). Озерлаг

Никифорова права: для кого-то это был социальный лифт. Вот вам еще один лифт, помимо ГУЛАГА, соседний: за лишенца (лишенного избирательных прав) отвечали все родственники. Детей лишенцев изгоняли из вуза, нередко и из школы. Членов семей старались не брать на работу, а работавших — увольняли.

Для молодых людей не было лучшего способа доказать лояльность, чем отказаться от своей семьи публично.

Мы давали эти вырезки из советских газет с отказами от матерей и отцов, от сыновей и дочерей. Эти написанные собственноручно просьбы зафиксировать отказ от родителей и принять в колхоз «Путь к социализму».

Публичный отказ от члена своей семьи. Из советской газеты

? ? ?

К зоне адаптируются. Жизнь — всюду, и дух божий веет над всей землей. У Солженицына много об этом, он прав, он видел это; Шаламов считал лагерь абсолютно отрицательным опытом. И он прав абсолютно. А сотрудница госагентства Никифорова — даже если где-то что-то и угадала — неправа кругом. Потому что людские страдания невозможно ни с чем сравнивать. И никакое индустриальное и военное величие СССР, никакие его доблести, воздвигнутые рабским трудом в ГУЛАГе, никакие проявления человечности, мелькавшие там, потому что не могли не мелькать, — ничего оправдать не могут в принципе.

Но речь даже не о том, что в этом посыле у Никифоровой — изъян элементарной логики. И не о том, что стыд не отменим, что уж сейчас о том. И не о том, что рабство в России (крепостное право, явление более масштабное) и в США отменили одновременно, но

наблюдаем мы сегодня в РФ и США прямо противоположные тренды: окончательные похороны (на бис) рабства в Америке и гальванизацию (с реабилитацией) трупа в России, а это требует совершенно иного анализа и слов, чем найдены.

Нет, сейчас не об этом.

О неимоверной пошлости — говорить вот все это о ГУЛАГе сегодня. Как нам повезло! А какой вкусный был советский пломбир!

Да, тюрьма и лагерь были и остаются российской скрепой. Но сейчас этого мало, сейчас это подается уже как счастье.

Ок, «путевка в жизнь». Теперь ждать, что украинцам сообщат, что Голодомор 1932–1933 годов был фитнесом? Понятно, что нашей пропаганде это совсем не слабо. А сообщить чеченцам (и другим депортированным в 40-х годах народам), что это был внутренний туризм?

«РИА-новости» салютуют вполне конкретной государственной инициативе о привлечении з/к на стройки народного хозяйства. Для сугубо прагматических целей (не таких уж важных и стратегических) ГУЛАГ выкапывают, отряхивают и прихорашивают. «Жених приехал» («Груз-200»). Попутно делят народ и подтравливают: либералам, «элитариям» ГУЛАГ вреден, он просто для них кошмарен — по контрасту с «Асторией» и «Метрополем», а народу люб и полезен.

Вот это — для чего? Чтобы достроить пути и пару станций на БАМе? Не велика ли цена? Или маячащие средства (суммы) оправдают любую цель?

Эти изъяны логики, убивающие все жизненные смыслы, допустимы разве только в большой войне. Да, завалили трупами, но победили. Мы воюем? Готовимся?

Проследим движение общественной мысли хотя бы за последний год.

Экранизация романа Гузели Яхиной «Зулейха открывает глаза» (он тоже об этом — обретении себя в новой советской реальности, спецпоселении на Ангаре, но это честное художественное высказывание без конкретных «планов на наших детей» и нас) прошлой весной вызвала такую же волну обсуждений на заданную тему. Правда, тогда в фейсбуке, в основном. «Одноклассников», бившихся против «пасквиля на советское прошлое», совершенно искренне, пока отставим в сторону. Интересны эти, прежде не замеченные ни в людоедстве, ни в его оправдании, известные и с виду приличные люди, ни разу не сталинисты, «лидеры общественного мнения» (ломы), столичные либералы в том числе. Это они тогда впервые столь массово стали писать о коллективизации и спецпоселенцах как о «нашем варианте модернизации», о ГУЛАГе как «наших университетах».

Ни одно решение ни в Москве, ни в регионах ныне не принимается без отслеживания реакций на такие вот медиа-вызовы, без изучения сиюминутной социологии и ее динамики. Кремль не ходит поперек обозначаемых людьми трендов, без учета всей этой big data. Мы оказались в мире, где важна (для властей в первую очередь) не правда, не значимость события, а реакция на него обывательского сознания. Манипулировать им, а не управлять событиями, — давний тренд.

Вы можете поверить в то, что ломы заскучали без духа тюремной баланды, без запаха параши над страной, без зубов овчарки на шее? Ну а что тогда это было?

Для раскрутки сериала явно не те масштаб и самоотверженность высказываний. Раскрутка не сериала, а высшего руководства страны — на решительность? На суровость?

Советская интеллигенция частью уже ушла естественным путем, частью сожрана, сохранявшиеся чудом авторитеты посмертно причислены к иностранным агентам или просто врагам народа. И почему в чистом поле с временно амнистированным и напрочь амнизированным населением не поэкспериментировать?

Прошел год после запуска пробного шара. Теперь госчиновники вызывают тени ГУЛАГа, а первое госагентство информации чугунно аплодирует им. Страну готовят к почве, топору. Сукно, дымы, трава. Побелка, медь, табак.

Остатки Краслага. Фото: Александр Кузнецов

? ? ?

Кстати, об Ангаре, где нашла себя Зулейха. Где стояло великое множество лагерей и спецпоселений. Край учреждений МВД СССР АЛ-150 и К-100 — «АнгараСпецЛес» и «КежмаСпецЛес».

Скоро в Канске (это ключ к Нижней Ангаре, от этого узла все нити-дороги к ней) 1-й Восточный окружной военный суд будет судить новых «политических» — трех 15-летних подростков. Потом, вполне вероятно, их разбросают по воспитательным колониям, а потом запустят в «социальный лифт». По Ангаре зон еще осталось немало.

Отбывавший здесь ссылку в 30-х Анатолий Рыбаков в «Детях Арбата» показал, как местные относились к узникам и ссыльным — никакой «милости к падшим» там не ночевало. Хорошо знал эти места и Виктор Астафьев. И не любил их. Когда в середине 90-х вновь заговорили о достройке Богучанской ГЭС и затоплении всех этих старинных деревень, я его спрашивал о пассивности кежмарей (ангарцев). У них готовились затопить родину, а они молчали. И неожиданно Астафьев начал рассказывать, как ангарцы, презрев весь свой извечный уклад, с 30-х годов шли на сотрудничество с властями, сдавали беглых зэков и ссыльных, сами их ловили и стреляли. Он не сказал, что это — возмездие, нет.

Ангару «социальные лифтеры» с рабами домодернизировали до полной невменяемости.

Отравленные реки и тайга, мертвая, без зверей, птиц, рыб. Деревни, что строили с XVII века ангарцы, равно как и поселки, что строили лагерники и спецпоселенцы, сожжены (бригадами из новых поколений з/к) и затоплены. Пашни затоплены. Поножовщина на пустошах и стрельба. Пока зимники и ледовые переправы не закрылись, лес-кругляк вывозят 24 часа в сутки, сдвоенные лесовозы, колоннами, целыми автопоездами, водилы в две смены, машины замирают только под загрузкой-разгрузкой, заправкой да заменой масла.

Если Россия пойдет на сотрудничество с властью и позволит ей реабилитировать ГУЛАГ, ей не устоять, и ее когда-нибудь также пожгут и затопят. Останется торчать из воды гора Белуха на Алтае да Кавказ устоит, и все.

ПОД ТЕКСТ

Как загнать «СЛОНа» в социальный лифт

«СЛОН» — это Соловецкий лагерь особого назначения. Вдруг кто-то из журналистов РИАН не знает

Михаил Кольцов, очерк «СЛОН пишет». «Неподходящее как будто для слона занятие — писать. Настоящее слонячье дело — это поставлять слоновую кость из Африки или, на худой конец, жрать французские булки в зоологическом саду. Однако же наш советский слон в самом прямом смысле слова пишет. И даже печатает. Издает и распространяет ежемесячный журнал!..

Невероятная страна! Здесь все возможно… Опубликованные в печати материалы о лагере на Соловках уже развеяли клеветническую дымовую завесу, которой они были окружены… Но остров остался. И лагерь на нем. И заключенные. Как же с ужасами? Есть они или нет? У нас есть возможность обратиться к первоисточнику. Сам СЛОН говорит о себе. Говорит просто, открыто, откровенно и волнующе интересно…»

Вот он — подлинный факультет журналистики! Его выпускников с нетерпением ждут в «Огоньке» и «Чудаке», да что там, и в «Правде», которую тоже возглавлял Кольцов…

Но закроем на минуту «первоисточник». Вот строки из тогда же составленного обвинительного заключения по делу № 877 «О преступлениях Надзорсостава СЛОН ОГПУ»: «…Кроме избиения «дрынами» и «шутильниками» — специально обугленными палками,

заключенные летом ставились «на комары» — в раздетом виде или в положении «смирно», или усаживались «на жердочки», то есть узкие скамьи, на которых должны были сидеть на корточках без движения и соблюдать полнейшую тишину. На ночь им не выдавалось ни одной теплой вещи.

Для издевательства над заключенными выстраивались и специальные карцеры высотой в 1 метр, пол, потолок и стены которых набивались острыми сучьями, и заключенные, попадавшие туда, не выдерживали и «загибались», то есть умирали…

При переходе через мост лица из Надзорсостава, указывая на того или иного заключенного, кричали: «Дельфин!» — а те должны были бросаться в воду. Неподчинившиеся подвергались избиению и насильно сбрасывались в воду…

Устраивались инсценировки «расстрелов», практиковались убийства под видом побегов…»

«…Никак нельзя сказать, что в зимнее время Соловки суть лучший курорт для отдыха и развлечения, — признает и Кольцов. — Это невеселое место… Но на СЛОНе живут и трудятся бодрые, верящие в свое исправление люди. Они еще хотят отдать свои силы на строительство новой жизни. По крайней мере, пытаются это сделать. И их твердый голос заглушает сдавленное хрипение клеветников и сплетников…»

Как пишет он же в другом своем очерке, «и в редакции, даже самой завалящей, тоже могут изложить свое сообщение своим стилем, снабдить его агитационным («тенденциозным») заголовком, но никогда не исказят самого факта, не вывернут наизнанку, не выдумают! Заводы газетных уток ликвидированы в СССР. То ли дело на Западе!..»

…Кольцова арестовали 12 декабря 1938 года, после «блистательно» прочитанного доклада в Центральном доме литератора о «Кратком курсе истории ВКП(б)». Он приехал на улицу «Правды», зашел в свой кабинет главного редактора…

Хорошо еще, успел опубликовать очерк о замечательном современнике — наркоме внутренних дел Николае Ивановиче Ежове. Его, кстати, тоже потом арестуют и тоже расстреляют.

Это к тому, что все уже было. ГУЛАГ и тогда, ярко, талантливо даже, славили люди, сравнимые с сегодняшними (сотрудниками РИАН, скажем) разве что своей беспринципностью, готовностью написать все, что «надо», что прикажут; судьба Кольцова Михаила Ефимовича предостережением им не служит.

Их не жалко.

Павел Гутионтов, «Новая газета»