Отдать жизнь партии
В 1927 году американская социалистка, журналистка и поэтесса Мэри Рид приехала в страну своей мечты — СССР. Здесь она устроилась на работу в Коминтерн, познакомилась с мужем, пережила блокаду Ленинграда, потеряла единственного сына и попала в лагеря после того, как написала письмо Сталину. В США о ней никто не знает, в России ее никто не замечал. «Холод» рассказывает ее историю.
«Полицейские с криками выскочили, вырвали транспаранты и схватили столько людей, сколько смогли. Они направили на нас оружие и открыли огонь. Мы отступили. Одни [протестующие] падали и лежали в крови, другие их уносили. Третьи бросали камни в полицейских».
Так американка Мэри Рид описывала демонстрацию в честь 1 мая, которая прошла в 1919 году в Бостоне. Точнее, не прошла: шествие разогнали. 21-летняя студентка впервые столкнулась с кровопролитием такого масштаба, но к тому моменту ее уже не удивляли действия полиции. Рид, которая училась на юрфаке в женском колледже в Бостоне, регулярно ездила в соседний городок поддерживать бастующих рабочих-текстильщиков: каждый день они в шесть утра начинали пикеты за восьмичасовой рабочий день, а полицейские на лошадях разгоняли их дубинками и забирали в участок.
Все это произвело на Рид глубочайшее впечатление. Она убедилась в том, что «великой американской демократии больше нет». А о том, где теперь существует подлинное народовластие, она узнала через некоторое время от своего однофамильца Джона Рида — журналиста левых убеждений, который оказался в России во время Октябрьской революции и написал об этом книгу «Десять дней, которые потрясли мир». Послушав выступление Рида с рассказом о советской России, Мэри решила: «Теперь я безоговорочно поддерживаю русскую революцию. В моей голове все прояснилось. Все, что я взвешивала и обдумывала, сошлось воедино».
Через три года она вступит в Коммунистическую партию США, основанную Ридом. А в 1927 году впервые посетит СССР и решит остаться там навсегда.
Маляр-агитатор
«Симпатия к рабочему классу» у Мэри Рид возникла еще в детстве. Ее мать в юности поддерживала суфражисток, но вышла замуж за человека консервативного: выпускник Гарварда Уиллард Рид, ревностный протестант, работавший школьным учителем, категорически не одобрял движение за права женщин.
Свои ценности Мэри Рид формировала, познавая мир вокруг себя. Одна из ее подруг работала на фабрике — и из-за изнурительных условий труда умерла, когда ей еще не исполнилось и 16 лет. Сама Рид подростком жила с семьей в Европе — и своими глазами видела, как континент терзает Первая мировая. «Ужасы войны слишком ярко предстали передо мной в Европе, чтобы я могла принять что-либо, связанное с их повторением», — вспоминала она в своей автобиографии.
Вернувшись на родину и поступив в колледж (получение высшего образования для американских женщин в те годы еще было большой привилегией), Рид начала учить русский язык — поначалу не из-за революции, а из-за литературы: еще в школе она полюбила Толстого и Чехова и теперь хотела прочитать «Анну Каренину» в оригинале. Когда к власти в России пришли большевики, ими быстро начали вдохновляться политически активные студенты — как и сейчас, их тогда в Бостоне было много. Посещала заседания политических кружков, где обсуждалась эксплуатационная сущность американского капитализма, и Рид. В одном из них она в 1918 году познакомилась с большевиком Петром Антонюком (в какой-то момент он стал работать в Наркомате по иностранных делам, но произошло это до или после знакомства с американкой, неясно).
В своей рукописной автобиографии Рид называет Антонюка «Иваном»; в какой момент девушка узнала, что общается не с «политическим беженцем из царской России» (именно в этом качестве «Иван» возникает в тексте), а с большевистским агитатором, не вполне понятно. Так или иначе, по словам самой Рид и ее знакомых, Антонюк произвел на нее большое впечатление. Ей нравилось, что в отличие от ее знакомых интеллектуалов-социалистов, которые могли только разглагольствовать о нуждах рабочего класса, россиянин сам работал маляром и общался с рабочими на равных.
Антонюк сильно повлиял на взгляды Рид: поделился с ней книгами Маркса и Ленина, а также рассказал альтернативную точку зрения на события в России. В американской прессе большевизм считали угрозой цивилизации и демократии, а революцию называли результатом поступков «необузданной толпы», которую подстрекали преступники. Антонюк, по всей вероятности, рассказывал своей американской знакомой, что на самом деле коммунисты хотят освободить угнетенный народ и что революционное насилие — единственный способ осуществить столь радикальные перемены: Рид вспоминала, что, несмотря на всю горячность большевика, в оправданности насилия он ее убедить так и не смог.
После протестных столкновений с полицией она окончательно влилась в социалистическое движение. В 1922 году Рид получила билет Коммунистической партии США. «Стать членом партии для меня не было формальностью, — писала она много лет спустя. — Это означало отдать свою жизнь партии: служение ей — превыше всего».
К моменту, когда Рид получила партбилет, она была уже замужней женщиной (о ее первом муже известно только, что он был сотрудником некой экспортной фирмы); в 1923 году она родила мальчика — и назвала его Джон, по некоторым сведениям, в честь знаменитого однофамильца. Впрочем, Рид не собиралась быть обычной американской домохозяйкой: знание русского позволило ей стать востребованной переводчицей в левой прессе — например, в журнале Nation.
Иногда Рид писала статьи и сама: о классовой борьбе в странах мира или о политической системе Пуэрто-Рико. Но больше всего ее все-таки манила Россия — точнее, теперь уже Советский Союз. «У меня не было, пожалуй, более сильного желания, чем хотя бы краешком глаза взглянуть на все то, что свершили русские большевики в разоренной войнами стране, — говорила она через десятки лет в интервью газете “Советская Россия”, — увидеть лица этих людей, узнать их мысли».
Слева направо: Уиллард Рид-младший (брат Мэри), Джон Рид (сын Мэри), Фердинанда Рид (мать Мэри). Фото из журнала Soviet Russia Today, выпуск от ноября 1943 года
Страна, где правят серп и молот
В июле 1927 года мечта Мэри Рид сбылась: она приехала в СССР как журналистка сразу нескольких американских изданий (в том же The Nation вышла ее большая статья про систему советского здравоохранения). Обратно 30-летняя американка уже не вернулась: в Москве ей понравилось, к тому же быстро выяснилось, что ее квалификация переводчика позволяет ей работать и в СССР.
И родина Рид, и ее новая страна в этот момент переживали большие перемены. Через полгода после приезда американки состоялся XV съезд ВКП(б), на котором разгромили «троцкистов»; еще через год Сталин отстранил от власти Бухарина и других «правых уклонистов» и фактически превратился в единоличного правителя СССР. Относительно либеральный НЭП был окончательно отменен; началась насильственная коллективизация и форсированная индустриализация.
США параллельно переживали сильнейший экономический кризис в своей истории: во время Великой депрессии без работы остались 13 миллионов человек. Так и получилось, что поток мигрантов впервые в истории устремился не из России в Штаты, а в обратном направлении: американцев привлекали в СССР рабочие места, а также бесплатные образование и медицина. Например, нью-йоркское акционерное общество «Амторг», которое содействовало советско-американской торговле, получило больше 100 тысяч заявок на иммиграцию в СССР.
«Инженеры, фабричные рабочие, учителя, художники, врачи, фермеры, — все смешались на пассажирских лайнерах, — пишет журналист Тим Цулиадис в своей книге “Покинутые: американская трагедия в сталинской России”. — Среди них были американские коммунисты, профсоюзные активисты и другие радикалы школы Джона Рида, но большинство из них были обычными гражданами, не слишком озабоченными политикой». Американцы устраивались на производства в самых разных уголках СССР, для их детей открывались школы, они даже привезли с собой свой национальный вид спорта: одно время при автомобильном заводе ГАЗ существовала целая бейсбольная команда.
Мэри Рид работала переводчицей в исполкоме Коминтерна: эта организация занималась координацией деятельности компартий по всему миру, теоретически — чтобы в конечном счете устроить мировую революцию, фактически — чтобы большевики могли на них влиять. Переводы американка делала из дома: ее признали инвалидом II группы и разрешили не приходить в контору (с чем была связана инвалидность Рид, «Холоду» выяснить не удалось).
В свободное время она занималась литературным творчеством: писала рассказы и стихи. Ее поэзию впоследствии переводил на русский советский поэт Ефим Шкловский. По-русски стихи Рид выглядят как шаблонная политическая поэзия, однако как это соотносится с оригиналом, неизвестно: единственный оригинальный поэтический текст Рид, который удалось найти «Холоду», написан свободным стихом. Это посвящение Алику Ривину — ленинградскому поэту-бродяге, который жил по знакомым, попрошайничал, ловил и продавал кошек для опытов и погиб во время блокады при неизвестных обстоятельствах; в письме Рид упоминает, что стихотворение было о любви. В первом сборнике стихов самого Ривина, который был издан в 2022 году, Мэри Рид упоминается в разделе с набросками: «На мою на могилку / Не придет Мэри Рид / Только папа мой немилый / Меня похоронит».
В 1929 году Рид написала стихотворение, посвященное сыну (оно доступно нам только в переводе):
<...> И спросишь: «Почему В Америке отец, а ты в России и не хочешь с нами?» И я тебе отвечу: <...> Два класса есть, В одном живет отец, А мать — в другом. <...> Но ты поймешь, что мир борьбой расколот, что есть страна, где доллар правит всем, и есть страна, где правят Серп и Молот.
Маленький Джон смог увидеть страну, где «правят Серп и Молот», в 1931 году, когда бабушка привезла его погостить у матери. По крайней мере так обещали его отцу, но в итоге из СССР Джон больше никогда не уезжал.
В ноябре 1932 года в московской гостинице «Люкс» проходил прием по случаю визита коммунистической делегации из Англии. На этой вечеринке Мэри Рид познакомилась с 25-летним Леном Уинкоттом — бывшим моряком Королевского флота, который организовал забастовку, когда британское правительство понизило матросам зарплаты. «Сразу же, как я увидела его, я в него влюбилась», — вспоминала Рид. Уинкотт ответил взаимностью.
Уже через год они расписались: поначалу Уинкотт ездил к Рид в СССР, они переписывались, а один раз ей удалось приехать к нему в Англию. В 1934 году Уинкотт переехал в СССР, но уже через год супруги разошлись, продолжая общаться. Через несколько лет недолгие отношения с англичанином сыграют зловещую роль в судьбе Рид.
К моменту расставания с Уинкоттом Рид с сыном уже жила в Ленинграде, они получили советское гражданство, но атмосфера в Советском Союзе снова сильно изменилась. Убийство лидера ленинградской партячейки Сергея Кирова Сталин использовал как повод для начала масштабных репрессий. Советские граждане постоянно читали в газетах об очередных высокопоставленных арестованных, которых обвиняли в сотрудничестве с той или иной зарубежной разведкой. На иностранцев, живших в СССР, стали смотреть с подозрением.
Рид уже не работала в Коминтерне, членов которого тоже активно репрессировали. В Ленинграде она преподавала английский язык на дому, была воспитательницей в семье врача местной больницы, а с 1937 года работала рецензентом американской литературы в местном отделении Госиздата.
Джон тем временем ходил в советскую школу. Несколько друзей Рид арестовали, но сама она оставалась на свободе. А потом началась война.
Голодный человек
Когда Германия напала на СССР, Джону Риду только исполнилось 18. Он в полной мере ощущал себя советским гражданином: окончив школу, он устроился электросварщиком на завод имени Жданова, где не только работал «с удвоенной энергией», но и занимался политической агитацией. Его матери было очень важно создать для сына нормальный быт: «Возможность кое-как перекусить, лечь в чистую постель, почувствовать атмосферу покоя, — все это было так необходимо для мальчика, который работал порой по две или три смены подряд».
8 сентября 1941 года началась блокада Ленинграда. Вскоре в семью Рид пришел голод. Ее дневной паек составлял 125 граммов хлеба. «Мои указательный и большой пальцы сомкнулись, когда я обхватила свою руку выше локтя, — писала Рид в дневнике 14 ноября 1941 года. — Два дня назад между ними еще был зазор». Поскольку транспорт работать перестал, Джон ежедневно ходил через весь город на завод пешком — несмотря на лютые холода и общую слабость. Мать пыталась уговорить его взять больничный, но он говорил, что нужно делать новый выпуск стенгазеты. В результате Джон заболел пневмонией и умер дома 19 декабря 1941 года, глядя в глаза матери.
Труд и знания американки оказались никому не нужны. «Я не могу вас нигде использовать», — сказал ей заведующий военным отделом райкома партии. «Я посвятила свою жизнь таким, как они, — говорила Рид позже о своих соседях по Ленинграду. — Но они так запуганы, что, когда их охватывает страх, они начинают видеть во мне шпиона». Старые приятели вроде писательницы Ольги Берггольц отвернулись от нее. В книге «Записки блокадного человека» Лидия Гинзбург приводит такую характеристику Рид из светской беседы: «Что она может написать о текущих вещах? Голодный человек, год лежала в дистрофическом состоянии. Что она знает? А все говорят о ней — она ничего не умеет».
В разгар блокады Рид стала работать сначала в Радиокомитете, а потом в Совинформбюро. Постепенно она разочаровалась в партийном аппарате, пусть и не в самой партии и ее миссии. В конце 1944 года в своем дневнике она записала, что от всего официального аппарата Ленинграда «смердит», а настоящих коммунистов среди чиновников нет. А в июне 1945-го, уже после Победы, американка написала письмо Сталину, в котором — как и множество советских писателей до и после нее — жаловалась на то, что ее не печатают. «Своим литературным трудом я могу играть важную роль в укреплении дружбы между нашими народами, — сообщала Рид. — Однако здесь даже не признают моих работ, потому что их якобы “некому переводить, некому печатать, они написаны не в общепринятой манере”». Рид просила вождя лично решить вопрос о том, «нужна ли я Советскому Союзу, которому я пожертвовала всем в своей жизни».
Через две недели Мэри Рид арестовали по обвинению в шпионаже.
Мэри Рид после ареста. Фотографии из следственного дела
Антисоветские клеветнические измышления
В октябре 1946 года в американском журнале Life вышла статья о трех пожилых женщинах, которые владели газетой компартии США Daily Worker (купили они ее для того, чтобы изданию, получавшему деньги из СССР, не пришлось регистрироваться как иностранному агенту). Одной из этих женщин была Фердинанда Рид, мать Мэри. К тому моменту Нэнси, младшая сестра Мэри, уже потеряла работу в Департаменте труда в Нью-Йорке из-за связей с коммунистами, а младший брат погиб на войне.
В статье, кроме прочего, говорится: «[Миссис Рид] ждет разрешения советских властей, чтобы вернуться в Россию и найти свою дочь Мэри, от которой не было вестей с тех пор, как ее здоровье пошатнулось после блокады Ленинграда». На тот момент Фердинанда ждала визу уже два года.
Пока родственники за океаном пытались выйти на связь с Мэри Рид, она находилась под арестом. Шло следствие по ее уголовному делу. С июля по ноябрь 1945 года ее допрашивали как минимум раз в неделю. Обычно допросы, если судить по их протоколам, проходили примерно так:
— Следствие располагает материалами, изобличающими вас в том, что вы занимались активной разведывательной деятельностью против СССР. Следствие еще раз предлагает вам прекратить запирательство и дать правдивые показания о вашей разведывательной деятельности против СССР, которой вы занимались.
— Еще раз повторяю, что никакой разведывательной деятельностью против СССР я не занималась.
— Вы продолжаете нагло лгать.
Особое внимание чекисты уделяли отношениям с Леном Уинкоттом: он был фигурантом того же уголовного дела, а арестовали его за три месяца до Рид. Третьей обвиняемой стала переводчица Татьяна Гнедич. По версии следствия, Гнедич была частью антисоветской группы в ленинградском отделении Союза писателей, которая хотела изменить политический строй в СССР, — а также собирала разведданные для английского шпиона Уинкотта.
Рид поначалу обвиняли в том, что она помогала бывшему мужу вербовать советских граждан, но потом обвинение переквалифицировали на антисоветскую пропаганду: якобы она ездила в Великобританию, чтобы передать Уинкотту очерняющие сведения о жизни в Советском Союзе, делилась своими «антисоветскими клеветническими измышлениями» со знакомыми и фиксировала это все в дневнике, который хотела издать за границей, чтобы изобличить Страну Советов.
Это обвинение Мэри Рид признала — во всяком случае, если судить по протоколам допросов: поскольку эти документы создавались под полным контролем следствия, относиться к изложенным в них сведениям необходимо с осторожностью. Рид рассказывала, что писала в дневнике о том, что партийные органы Ленинграда «сгнили», что СССР не хватает демократических ценностей, как в Америке, что партия отдалилась от народа. «Я клеветнически утверждала, будто бы сотрудники НКВД вместо того, чтобы вылавливать вредителей и грабителей, занимаются тем, что травят и портят жизнь всем иностранным коммунистам в Ленинграде», — говорила Рид, если верить следственным документам.
26 февраля 1946 года Военный трибунал НКВД приговорил Мэри Рид к пяти годам лишения свободы с поражением в правах на два года. Лен Уинкотт отсидел 10 лет в Минеральном лагере в Коми АССР. В 1955 году он вышел на свободу. После того как он написал письмо Никите Хрущеву, Уинкотта реабилитировали, он уехал в Москву, получил квартиру и женился на русской женщине. С коммунистическими иллюзиями к тому моменту он давно расстался. Татьяне Гнедич тоже дали 10 лет лагерей и тоже реабилитировали в 1956-м; она прожила еще 20 лет, снова была принята в Союз писателей, успешно занималась переводами.
Лен Уинкотт. По всей видимости, это фото сделано в лагере в Коми. Из книги Николая Морозова «Особые лагеря МВД СССР в Коми АССР»
Рид отбывала наказание в Ярославской области. О годах, которые она провела в лагере, практически ничего не известно. С Уинкоттом, судя по всему, она больше не встречалась. В своих мемуарах он ее даже не упомянул, в чужих свидетельствах о жизни Уинкотта о Рид тоже нет ни слова.
Сердце Тумы
В 1950 году Рид приехала в рабочий поселок Тума Рязанской области: ее освободили из лагеря и отправили на спецпоселение. Из вещей у нее с собой были маленький чемоданчик и справка об освобождении из лагеря. «Местные отнеслись к ней настороженно, — вспоминает Нина Фильченкова (Захарова), жительница Тумы, которая еще школьницей иногда помогала американке. — Сейчас ее бы назвали словом “бомж”: она и зимой, и летом ходила в шерстяных носках и калошах, юбке из какой-то мешковины, курточке вроде фуфайки и платке».
Тума — это маленький поселок городского типа, главные достопримечательности которого — это храм и лесопарк; сейчас здесь живет примерно пять с половиной тысяч человек. Со станции Тумская поезда ходят всего два раз в день — во Владимир. Большинство жителей здесь знают друг друга — и знают о Мэри Рид: ее стихи читают на поселковых мероприятиях, школьники пишут о ней доклады, а в региональных газетах о ней вспоминают как об известной жительнице Тумы.
Первое время Рид жила в коридоре многоквартирного дома возле лесопилки, где ей досками отгородили несколько квадратных метров. «У Мэри не было ни печки, ни отопления, только керосинка. Я таскала ей воду, зимой она замерзала, так в комнате было холодно», — рассказывает 84-летняя Римма Ковровская, которая познакомилась с Рид на прогулке в парке в августе 1952 года.
14-летняя девушка и 55-летняя американка подружились и начали встречаться регулярно. «Ей надо было кого-то рядом с собой держать, — объясняет Ковровская. — Я ходила к ней, ухаживала за ней. Это сейчас много волонтеров, а тогда такого не было». Ковровская рассказывает, что общалась с Рид каждый день. Вместе они ходили в парк и на речку; американка учила подругу английскому языку.
По словам Ковровской, первые несколько лет в Туме Рид подрабатывала тем, что убирала опилки на лесопилке за 10 рублей в месяц, потом начала получать небольшую пенсию. Тетя Ковровской перешивала и чинила вещи писательницы. Несколько односельчан иногда ее навещали.
Каждый год Мэри в сопровождении Ковровской ходила на демонстрации 7 ноября. «Если даже она и разочаровалась в партии, она мне никогда этого не показывала, не возмущалась, — говорит Ковровская. — Она всю жизнь верила в партию».
Рид регулярно писала письма в партийные органы, Сталину, Молотову, Берии, в которых рассказывала, что уехала со своей родины, чтобы строить социализм, вспоминала свой опыт работы в Коминтерне и Госиздате, заявляла о преданности ВКП(б). «А что оказалось? Вот в таких условиях она жила, — продолжает Ковровская. — Я приезжала к ней из института и сажала с ней картошку под ее окном, я ее и мыла, и стригла, и все ее письма и записочки относила, покупала лекарства».
В 1956 году 59-летнюю Рид реабилитировали и восстановили в партии. Ее пенсия выросла в три раза; местные власти выделили ей полдома и построили сарай, мебельная фабрика дала мебель. Рид завела козу, разводила кур, а параллельно — переводила стихи на английский, сочиняла собственные и писала свою автобиографию. Жители Тумы ее больше не сторонились: с ней начали общаться соседи, американку стали навещать тимуровцы.
В начале 1960-х Римма Ковровская, которая к тому времени работала в родном селе школьной учительницей, предложила детям в своем классе помогать Рид. Так с американкой познакомилась пятиклассница Нина Захарова. «Все согласились [на предложение учительницы]. Американка, интересно все-таки», — вспоминает она. Сама Рид в письмах рассказывала, что школьники приводят в порядок двор, моют пол в доме и рубят для нее дрова.
Слева: Статья о Мэри Рид в газете «Новая Мещера», 1966 год. Справа: Мэри Рид в Туме, 1960-е. Из архива Людмилы Казаковой
После реабилитации о Мэри Рид начали писать в районной газете. Так, в 1966 году в «Новой Мещере» опубликовали ее стихотворения в переводе Ефима Шкловского. Одно из них посвящено Туме и заканчивается такими строками:
И как бы ни был Мой возраст труден, Я улыбаюсь Навстречу людям. Я с ними рядом Не одинока, И звонко радость Стучится в окна. И крепче руки, Светлее думы. Твое я сердце Узнала, Тума. Землею русской, Любой полянкой Прими ты сердце Американки.
В середине 1960-х к Мэри Рид приехала ее сестра Нэнси с мужем. Фильченкова хорошо запомнила, как по-разному выглядели сестры: «У нас тогда еще не знали, что такое краска для волос, а у Нэнси волосы крашеные, завивка, выглядела моложаво. Хоть Мэри была всего на несколько лет старше, она была седая, волосы, как пакля». Сестра предлагала Рид вернуться в Америку, но та отказалась.
«А как вы думаете, почему она не уехала? — спрашивает Ковровская. — Она в 1927 году покинула свою Америку, она уже была гражданкой СССР, она вступила в коммунистическую партию нашей страны. И как она туда поедет больная и старая? Она никогда и не мечтала об этом».
Последнее желание
В 1967 году, на излете оттепели, Мэри Рид сломала бедро и попала в больницу в Рязани. По словам Риммы Ковровской, именно так в областном центре узнали, что в одном из рязанских сел живет американка. После этого в центральной прессе стали больше писать о ней и публиковать ее стихи. Она признавала: «Я уже стара, у меня был перелом бедра, и я все еще с трудом двигаюсь. Но я очень счастлива, что смысл моей жизни стал доходить до людей».
В Туму начали приезжать журналисты и фотографы. В статьях тех лет многие детали биографии Рид — уголовное преследование, спецпоселение, тяжелые условия жизни — авторы замалчивали. Например, Шкловский, который переводил ее стихи, в одной из статей написал так: «Война, ленинградская блокада, потеря сына подорвали здоровье Мэри. Она поселилась в тихом поселке Туме, среди живописной природы Мещеры».
Через три года Рид предложили переехать из Тумы в один из домов престарелых в Рязанской области, и она выбрала город Михайлов, где тогда жила Римма Ковровская.
«Я чуть ли не каждый день к ней ходила и сидела с ней до ночи, хотя у меня тогда была школа и двое детей, — вспоминает Ковровская. — Мэри жила припеваючи, между прочим, в отдельной комнате, со всеми удобствами, за ней хорошо ухаживали, даже разрешили привезти ее собаку». В интервью местной газете Рид говорила, что у нее еще никогда не было таких прекрасных условий для работы и что теперь ее ничего не отвлекает.
Она была жизнерадостна, полна оптимизма и задора. «Она высказала готовность до конца своей жизни приносить пользу родной и любимой советской стране», — говорится в вырезке газеты 1971 года, которую Ковровская хранит до сих пор. В те же годы Рид писала много писем в Америку — и старым друзьям, и новым единомышленникам. Через знакомых ей удалось передать в нью-йоркскую тюрьму письмо для Анджелы Дэвис — афроамериканской активистки, которую арестовали по липовому обвинению в причастности к убийству и о которой много писали советские СМИ. Рид отправила Дэвис свой перевод стихотворения Пушкина в поддержку декабристов «Во глубине сибирских руд» и письмо рязанских школьников в поддержку политзаключенной.
Через некоторое время активистка ответила: «Дорогой мой товарищ и сестра! Стихи прекрасны, они вдохновляют: они так хорошо выражают те чувства солидарности и любви, которым мы все должны учиться, если хотим одержать окончательную победу над врагами свободного человечества».
Это письмо Рид получила уже в пансионате для ветеранов революции, политкаторжан и ответственных работников в Переделкине, куда она переехала при содействии все того же Ефима Шкловского — он не только переводил стихи Рид, но и подружился с их авторкой. Как говорит Ковровская, американка мечтала, что в Переделкине, которое совсем близко к Москве, ее будут больше навещать ее старые друзья. Но никто не приехал — а через несколько месяцев Рид тяжело заболела пневмонией, болезнью, которая когда-то погубила ее сына. Она умерла в марте 1972 года, ей было 74 года.
Одно из стихотворений Мэри Рид называется «Последнее желание»:
Когда желание мое в последний час Родная партия узнать захочет, Отвечу я: «Твоей я жизни часть, И, угасая, не боюсь я ночи. Чего жалеть, когда я каждый миг Твоей борьбе все сердце отдавала. И не мельчал души моей родник. И я с тобой в пути не уставала. И если не могу я больше жить, То одного хочу у дна могилы, Чтоб смерть моя, как жизнь, могла служить Примером верности и стойкости и силы».
Мэри Рид похоронена на участке для членов ВКП(б) на кладбище в Переделкине. Ее надгробие сильно выбивается из строя однотипных серых мемориалов. На высоком гранитном камне выгравировано: «Всесильна жизнь — оружие геров».
Могила Мэри Рид на кладбище в Переделкине. Фото: Виктория Ли
Память об американской женщине, которая всю жизнь верила в коммунизм и партию, сегодня хранят всего несколько человек. Рукописные конспекты трудов Сталина и Ленина, несколько статей и фотографий находятся в музее тумской школы №46. Письма родных и друзей, вырезки газетных статей о Рид и часть ее рукописной автобиографии бережно хранит Римма Ковровская. Еще несколько газетных вырезок сохранила 71-летняя Нина Фильченкова, которая помогала американке в школьные годы. «У меня есть семейный архив, папка о занятиях йогой, папка о кулинарии, — рассказывает она. — Мэри у меня в папке аномальных явлений вместе с инопланетянами».
Список источников
Tzouliadis, Tim The Forsaken: An American Tragedy in Stalin's Russia. NY: The Penguin Press, 2008;
Дорога на Смоленск: Американские писатели и журналисты о Великой Отечественной войне советского народа 1941-1945.
Пер. с англ. М. : Прогресс, 1985; Кислов В. Ленинградка Мэри Рид // Комсомольская правда. 1990. № 22 (19722);
Литературная страница // Новая Мещера. 1966. №127 (4200); Морозов Н.А. Особые лагеря МВД СССР в Коми АССР (1948-1954 гг.).
Сыктывкар: СГУ, 1998; Николаев А., Севергин О. Мэри Рид — “тетя Маруся” // Советская Россия. 1969.№ 145;
Семина М. Из эпистолярного наследия Мэри Рид (1897—1972) // VII Яхонтовские чтения. Материалы межрегиональной
научно-практической конференции. 16-19 октября 2012 года. Рязань, 2014; Следственное дело № 274 по обвинению Гнедич
Татьяны Григорьевны и других. Т. 6. Архив ВЧК - ОГПУ - УНКВД СССР по Ленинградской области;
Тихий К.Т. Американцы о стране Советов 1921-1933 гг.. Владивосток: Дальнаука, 2000; Цымбалистый Е., Жулинский Н.
Юность моя — комсомолия. Л., 1971; Шкловский Е. Свободы верная сестра // Комсомольская правда. 1972. № 41 (14327);
Шкловский Е. Стихи Мэри Рид // Приокская правда. 1970. № 240 (15268).Поделиться:
Рекомендуем:
25.04.2024 | Есть ли срок у презрения трудящихся? Отвечает Андрей Вышинский
25.04.2024 | Варлам Шаламов и противоречия советской индустриализации
25.04.2024 | Проект «Kogu Me Lugu». Интервью Хейно Пертеля
•По местам спецпоселений и лагерей ГУЛАГа
•Мартиролог репрессированных
•Карта мемориалов жертвам политических репрессий в Прикамье
КНИГА ПАМЯТИ | Без права переписки
КНИГА ПАМЯТИ | Мой папа простой труженик…
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте
blog comments powered by Disqus
На повестке дня
Вина признана, но не доказана. Заявление «Пермского Мемориала – Европа»
4 апреля 2024 года Индустриальный районный суд города Перми приговорил нашего коллегу, председателя Центра исторической памяти Александра Чернышова к трём годам лишения свободы (условно). Мы рады, что Александр уже не тюрьме. Тем не менее, мы считаем приговор несправедливым и политически мотивированным. Несмотря на то, что под давлением следственных органов Александр «полностью признал свою вину» и согласился на особый порядок судопроизводства, он был осуждён как преступник.
Наши ссылки
