Архипелаг УСЛОН

Автор: Наталь Чернова

20.09.2023

Фото: Анастасия Цицинова / «Новая газета»

— С чего началась история репрессий на Соловках?

— С так называемого Чуда избиения, как пишут летописи XV века. Двое юношей ангельского вида напали на жену карельского рыбака и высекли ее «жестоко и с гневом». «Корельскую жёнку» не забили насмерть, лишь предупредили, что острова предназначены исключительно монахам. Кто останется — погибнет злой смертью. Гору в честь Чуда избиения нарекли Секирной горой, и силовое решение проблем стало краеугольным камнем внутренней и внешней политики Соловецкой обители.

Гора Секирная, уже помеченная проявлением жестокости, стала в XX веке центром убийств инакомыслящих. За крепкими решетками на втором ярусе храма на Секирной горе охрана накапливала группу смертников. Их связывали и тащили на площадку перед алтарем церкви Вознесения. Там еще сегодня можно разглядеть следы каменной выкладки — черты, перед которой палачи ставили узников.

Земля у этой черты напитана кровью, но об этом говорить не принято. Исследователь Юрий Дмитриев из Петрозаводска, пока был на свободе, зафиксировал на южном склоне горы сотни ям с телами жертв государственного террора.

Вид на остров с места расстрела заключенных. Фото: Анастасия Цицинова / «Новая газета»

Уже в первое столетие существования Соловецкой обители в ней по воле Ивана IV возникла тюрьма. Соловецкие монахи оказались столь рьяными тюремщиками, что их жестокость затмила славу всех других церковных казематов Российской империи. Когда после восстания декабристов император Николай I пожелал разместить в Соловецкой тюрьме сотню узников офицерского звания, комендант Петропавловской крепости составил инструкцию по содержанию государственных преступников. Соловецкие монахи-приставы, получив инструкцию, искренне удивлялись ее мягкости — режим узилища в монастыре, где у узников за год истлевала от сырости одежда, был куда более бесчеловечным, нежели в столичной тюрьме.

Тюрьма в обители просуществовала до начала двадцатого столетия, а в 1920 году, сразу после прихода советской власти на Север, Соловки вновь оказались зоной репрессий в виде концлагеря для военнопленных Гражданской войны. В 1923 году этот лагерь перерос в УСЛОН (Управление Соловецких лагерей особого назначения). Остров стал полигоном, где формировалась отечественная система уничтожения потенциальных противников режима. Сколько нужно калорий на одного заключенного, сколько нужно охранников и сколько сексотов-стукачей на сто заключенных, куда стрелять во время расстрелов, как использовать труд узников, как прятать трупы убитых — все это и многое другое нужно было придумать.

Секирная гора — место расстрела заключенных. Фото: Анастасия Цицинова / «Новая газета»

Под Секирной горой возник первый питомник караульных собак. Первые Доски почета для поощрения ударников труда впервые увидели свет на Соловках, а плакат «Через труд — к свободе!» украсил Никольские врата Соловецкого концлагеря за 10 лет до того, как такие лозунги появились на воротах фашистских лагерей уничтожения. Чудовищная машина нацистских концлагерей охотно использовала опыт СЛОНа. А вот патента на уничтожение людей в газовых камерах Соловки не получили. Доктор Николай Живов в 1929 году самовольно израсходовал весь запас отравляющего газа хлорпикрина, зачем-то доставленного в Соловки. Врач во время эпидемии тифа придумал камеры-вошебойки, где ядовитым газом дезинфицировали одежду заключенных.

Юрий Бродский. Фото из архива

— В первые годы существования СЛОНа его контингент был особым. Это были лагеря для людей, социально чуждых пролетарской власти, для интеллектуальной элиты. Причем заключенные, по воспоминаниям узников, влияли на мировоззрение охранявших их людей. Как это происходило?

— Если заключенный сильная личность, он всегда влияет на охранников. Например, в тюрьме Соловецкого монастыря приставы колодника «царя скопцов», подпав под влияние узника, оскопили себя. А монахи-приставы, сторожившие бывшего камергера-колдуна Петра Салтыкова, сами ударились в чародейство, за что и пострадали.

На Соловках большевики, ради укрепления своей власти, сконцентрировали сотни и сотни незаурядных личностей, опасаясь их влияния на окружающий социум. Это было сознательное оглупление населения страны путем преступного уничтожения наиболее образованной части народа. На трех островах Соловецкого архипелага НКВД устроило полискиты для временной изоляции членов политических партий, которые недавно были союзниками коммунистов в борьбе против Российской монархии.

В Советской России людей, бравших в руки оружие или печатавших листовки, чекисты уничтожали сразу.

Соловки же стали, в первую очередь, местом изгнания граждан, пусть и не совершавших преступлений, но социально чуждых хозяевам страны в силу своего происхождения или образования.

Ленин и его команда считали их потенциальной угрозой для своего режима.

Офицеры, дворяне, профессора-историки, юристы, понимавшие преступность советских законов революционной целесообразности. А еще литераторы, музыканты, ученые, артисты императорских театров, священники, изобретатели новых технологий. Их этапами сгоняли в Соловки.

Эти люди создали на Соловках 7 театров, симфонический оркестр в полном составе, собственные газеты и литературно-художественные журналы, две библиотеки. Музей, созданный узниками, спас от разграбления сотни икон и редких книг. Соловецкое общество краеведения с секциями по многим отраслям знания публиковало сборники, по сей день не утратившие научного значения. Узников приглашали читать лекции охранникам, воспитывать и обучать детей лагерного начальства. Тренерами спортивных команд «Динамо» были исключительно видные спортсмены из числа заключенных. К врачам-заключенным на остров привозили с материка крупных чиновников и членов их семей. Дети и жены вольнонаемных сотрудников принимали участие в театральных постановках лагерных театров.

Сохранилось немало групповых фото, на которых чекисты и заключенные плечом к плечу позируют перед объективом. Известны случаи, когда высшие соловецкие начальники женились на узницах, получив на брак одобрение в Москве. В лагерях ГУЛАГа таких проявлений либерализма быть уже не могло.

Советская звезда, которая была установлена на одном из куполов Соловецкого монастыря вместо креста. На фоне — лица узников лагеря. Фото: Анастасия Цицинова / «Новая газета»

— На Соловках впервые стали использовать заключенных как рабочую силу. Какой работой они занимались?

— В 1920-х годах заготовка леса стала основным промыслом узников. И условия труда можно считать пыточными. Заключенные работали на морозе в лаптях, их оставляли на ночь в морозном лесу, если они не выполняли норму, две трети заключенных имели отмороженные конечности и очень быстро погибали.

Профессора и поэты не были прирожденными лесорубами. Они не могли работать качественно. И их стали отправлять на работы на материк, на прокладку дорог, на строительство каналов, на добычу полезных ископаемых. Довоенный БАМ строили тоже соловецкие заключенные.

С 30-х годов, когда Соловки вольются в ГУЛАГ, любая большая стройка имела свой лагерь, который поставлял дармовую рабочую силу.

Закончится история мест заключения в Соловках, когда Орджоникидзе попросит у Сталина человеческие ресурсы, необходимые для строительства медно-никелевого комбината в Норильске. Большую часть соловецких узников осенью 1939 года этапировали в порт Дудинка.

— Что из Соловков унаследовала современная репрессивная машина?

— Суть мест заключения и тогда, и сейчас — сделать всех узников одинаковыми, похожими друг на друга. Причем извергов уничтожают так же, как и самых красивых людей, потому что все должны стать средними.

Система бессмысленных издевательств пришла на материк из Соловков. Наказания были совершенно непредсказуемы. Могли выбрать самого выделяющегося из массы человека на этапе и неожиданно его застрелить безо всякой причины, просто так, чтобы нагнать на остальных ужас.

Заставляли в ладонях зимой носить воду из одной проруби в другую, считать вслух пролетавших чаек. Если человек уставал громко считать, его били.

В Кемперпункте, где не было питьевой воды, заставляли людей, мучившихся от жажды, мочиться в рот друг другу. Важно было запугать, подавить волю к сопротивлению, потому что охрана боялась массы узников.

Когда с середины 30-х годов заключенных стали переводить с лагерного на тюремный режим, то давление на психику неповинных людей приняло другие формы. Полная изоляция и абсолютная секретность. Вместо имен у узников были номера. Постоянно включен свет. Руки и лицо должны быть постоянно на виду. Сидеть на нарах нужно, положив руки на колени, спина прямая. По камере ходить беззвучно, во время прогулки смотреть на пятки впереди идущего. Письма или заявления писать можно только в определенное время и только карандашным грифелем без оправы. Любые нарушения распорядка карались карцером. Вполне узнаваемая история, если поинтересоваться, как сейчас содержатся в тюрьмах.

— Как люди сохраняли достоинство, что делали?

— Олег Васильевич Волков 27 лет провел в лагерях и ссылках. Когда его спросили, как он сохранил себя, он ответил: «Я старался каждый день мыть руки и не ругаться матом». Один из нас улыбнулся, и Волков сказал: «Не думайте, что это было просто». Примечательно, что многие из тех, кто умел подстраиваться, кто пытался стать «своим» для уголовников или для администрации, не выживали. А дожили до свободы те, кто сохранял свой дух и моральные принципы. Сохранение достоинства в тюрьме — это базовый закон выживания.

Те, кто в заключении имел возможность заниматься хоть каким-то делом, легче переносили неволю. Например, один из заключенных — незаурядный биолог — добился возможности исследовать ракушки Белого моря, кто-то пытался выращивать канадский дикий рис, кто-то вынашивал проект электрификации всех Соловков и гигантского океанариума.

Здесь впервые в России акклиматизировали ондатру. Это вообще произошло курьезно. Был в лагере финский коммунист Карл Туомайнен, его назначили кучером начальника лагеря, а в прошлой жизни он имел отношение к пушному хозяйству. И в это же время в журнале «Карело-Мурманский край» появилась статья, что на Соловках можно разводить ондатру — и мясо съедобное, и мех у зверюшки ценный. Но статья была так написана, что создавалось впечатление, будто ондатра уже есть на Соловках.

И пошли запросы в лагерь из разных концов страны: пришлите нам две пары ондатр в обмен на две пары черно-бурых лис. А ондатры-то нет. Сначала на запросы отписывались: мол, подождите, вы поставлены на очередь. Потом, когда начальник лагеря узнал про такие ответы, пришлось крысу срочно разводить.

Остановка «Соловецкий монастырь». Фото: Анастасия Цицинова / «Новая газета»

Кстати, престижность шапок из ондатры в СССР — с Соловков. На острове впервые пошили шапки для московских кураторов лагеря, потом поступил заказ от руководства ОГПУ, потом приказ — только для правительства! Так и прижилось.

О феномене шапки-соловчанки писал Юрий Серов, создавший в Канаде «Соловецкую энциклопедию». Он рассказал о заключенном Борисе Линдере, который придумал выкройку ушанки-соловчанки. До него в Соловках носили арестантские шапки царских времен. Стиль и покрой лагерной ушанки из Соловков разошелся по миру — и производится за границей в количествах несравнимо больших, чем любой из брендов, пришедших из России.

— Случались ли побеги из лагеря?

— Побеги были, хотя бежать из Соловков через суровое Белое море очень сложно. О многих неудачных побегах с острова известно по материалам следственных дел. Успешно бежали в основном из отделений лагеря на материке. В случае удачного побега люди меняли имена и тщательно скрывали свое прошлое. Не все удачливые беглецы хотели писать о себе, боясь навредить близким.

Вот что вспоминал о побегах из Соловков бывший соловецкий узник Дмитрий Лихачев в интервью для фильма «Власть Соловецкая»: «Из Соловков бежали. Бежали главным образом благодаря своему твердому характеру — украинцы.

Садились верхом на бревно. Бревно ворочалось, но они гребли руками и доходили до какого-то островка. Отдыхали, ловили рыбу и птиц. Подкрепившись, плыли опять. Упорство украинцев я оценил.

Юрий Бродский. Фото: Анастасия Цицинова / «Новая газета»

Это великолепные воины с определенной целью. Вот мы говорим: украинское упрямство. Упрямство — дурацкое слово для обозначения воли. Воли, обретенной в военных сражениях с врагами. Воля — замечательное качество украинцев. Поэтому они и бежали, не желая жить в неволе. Прекрасные и сильные духом украинцы!»

Благодаря стараниям Дмитрия Лихачева, Марина Голдовская смогла в ночь на 7 ноября 1988 года, фактически подпольно, показать Михаилу Сергеевичу Горбачеву картину «Власть Соловецкая». Мы получили разрешительное удостоверение на прокат во всех кинотеатрах страны. Это означало, что Горбачев снял запрет на любые публичные упоминания о Соловецких лагерях и тюрьмах.

— Соловки в нашем современном мире закончились?

— Нет, они продолжаются, вне всякого сомнения. Бал опять правят духовные наследники палачей. Культура и образование в упадке. Связи с европейской культурой оборваны. Страна за короткое время утратила около миллиона сограждан, не желающих оказаться за железным занавесом под властью преступников, обученных убивать и грабить. Пытки в наших тюрьмах — тоже наследие Соловков. Во время съемок фильма «Власть Соловецкая» режиссер Марина Голдовская уговорила бывшего заключенного ответить на вопрос: «Зачем вы так нелепо оговорили себя на допросе?».

Он долго не отвечал, молчал. А потом: «Да все просто, зажмут яйца дверью — и все подпишешь. А если ты вытерпел, то приведут жену, а потом дочь, чтобы они смотрели, и опять дверью зажмут». И заплакал. И мы тоже плакали.

Марина, Витя Листов, Саша Хасин и я. Эпизод этот в картину не вошел.

Еще не вошел эпизод, где Володя Лоскутов — профессор, психолог — вспоминал о том, как в семь лет оказался в лагере для детей врагов народа под Мурманском. Там у него и его ровесников не росли из-за голода волосы. Но самое страшное его воспоминание — о первом дне в лагере. Всех новоприбывших детей, родители которых были недавно убиты, заставляли выпить стакан касторки. А потом их запихивали в мешки и подвешивали на спортплощадке. У детей от касторки начинался понос. И вот висит ребенок в темном мешке, ничего не понимает, а старшие дети бьют палками по мешкам. Ребенок в ужасе и в своих испражнениях терял представление о времени. Так им ломали психику и волю. Это называлось «прописка».

— Кто и зачем сейчас приезжает на Соловки?

— Каждый за своим. Я помню двух очень богатых людей, которые приехали на Соловки, но никуда не ходили, ничем не интересовались. Часами в карты играли и громко матерились на веранде дорогой гостиницы. Едут богомольцы и любители галлюциногенных грибков, едут разные сектанты и байкеры, юнги в краснофлотской форме гуляют по одним дорожкам с великовозрастными дядями, наряженными в форму гвардейских императорских полков. Питерские художники стремятся в лес на черничную диету — верят, что местная черника баснословно улучшает зрение. Кто-то зарабатывает деньги, кто-то мечтает о релаксации. Немало настоящих ученых и уйма поисковиков, имеющих аппаратуру для обнаружения утопленных колоколов и крепостных сооружений. У каждого свои Соловки, и места хватает всем.

Фото: Анастасия Цицинова / «Новая газета»

— Как в нынешнее время рассказывать о Соловках?

— Официальная политика на этот счет мало изменилась с советских времен. Память о репрессиях коммунисты старались уничтожить. В 1959 году председатель КГБ Александр Шелепин специально предупреждал главу Компартии Никиту Хрущева о том, что хранение десятков тысяч дел расстрелянных угрожает расконспирированием спецопераций со всеми нежелательными для государства последствиями. В актах о сжигании архивов Соловецких лагерей в качестве единицы измерения истребленной памяти фигурируют мешки. Десятки мешков с документами.

Серьезной научной деятельности от государственного музея ждать не приходится. Научные сотрудники, как и технические работники, находятся в полной зависимости от церковной власти.

Директор музея — епископ, человек, по-моему, порядочный, в отличие от своего светского предшественника, но ему нет дела до осмысления истории лагерей.

Политика исторических исследований на Соловках непоследовательна и противоречива. Упор в последнее время делается на выпячивание успехов местного гарнизона во время Крымской войны и на подготовку к обороне архипелага от фашистов. А в информации о лагерях штатным экскурсоводам предлагается говорить об исповедниках веры и новомучениках, но молчать о том, кто были мучители. Забыть, подделать — все методы прежние.

Материальные следы присутствия советского концлагеря уже практически все уничтожены. Даже бурые и красные лишайники, похожие на пятна крови, вытравлены на крепостной стене ядохимикатами. Мемориальная доска декабристу Александру Горожанскому, замученному в монастырской тюрьме, снята якобы из-за ремонта несколько лет назад. Спрашиваю, вернут ли доску в конце концов? А мне отвечают: «Это вопрос политический».

— Что для вас символ Соловков?

— Сам остров. Слово «Соловки» само по себе уже символ. Символ, по Павлу Флоренскому, — это реальность, которая больше самой себя. Причем в отличие от эмблемы, символ всегда многозначен. Для меня Соловки — это символ государственного террора. А если вам нужен зрительный образ, то это полярная крачка, небольшая белая птица с черной шапочкой на голове. Она прилетает на Соловки из Антарктиды, по меридиану, через весь земной шар. Это самая длинная в мире миграция. У нас летом самая большая в Европе колония крачек.

— В чем святость Соловков?

— Давно, еще в 90-е, кемские братки попросили меня показать Секирную гору паре карельских прокуроров, кураторов по надзору мест заключения в их республике. Чтобы я просветил их. Прокуроры походили, посмотрели, послушали, потом спрашивают меня: «Ну, а покажи, где здесь святость? Мы на Валааме были, там точно показали. А здесь где?» Я показал им на землю у каменной черты, омытую кровью неповинных людей, у верующих разных вероисповеданий такая земля свята. Но тогда, кажется, впервые осознал, что

Фото: Анастасия Цицинова / «Новая газета»

Соловки не только остров смерти, что здесь в общих ямах лежат люди разных национальностей, разных религиозных воззрений и политических взглядов. Соловки забрали их внешние различия, объединили кровь с кровью и прах с прахом. В этом единении и есть святость.

Это как крест, который до Распятия воспринимался как орудие мучительной казни, а после — стал в сознании людей символом спасения.

— Соловки создали фольклор?

— Огромное количество слов, поговорок пришло в современную речь из лагерных Соловков. «Блокпост», «блат», «филон» — фиктивный инвалид лагерей особого назначения… Это чисто соловецкие слова. И выражение «Бог не фраер…». Мне это выражение дает надежду на будущее.

— У Варлама Шаламова в воспоминаниях есть выражение, что лагерь делает всех хуже. Это так?

— Думаю, да. Потому что стремление выжить любой ценой, болезни, которые человек зарабатывал в лагере, потери близких и переживание всех зверств никого не улучшали. Все становились хуже. И охранники тоже, потому что кровь и убийства развращают.

Монах в Соловецком монастыре. Фото: Анастасия Цицинова / «Новая газета»

— А почему церковь стала сотрудничать с чекистами? Как это связано с христианской концепцией?

— Никак, совершенно никак. Первый узник Соловецкой монастырской тюрьмы монах Артемий во времена Грозного устыдил своих мучителей: «Нигде и никогда, ни словом, ни делом, ни буквой, ни знаком, не велел Христос мучить людей». Но монахи, служившие приставами в тюрьме, разделяли для себя евангельские заповеди и реальную жизнь. Если в обители появлялись те, кто протестовал против церковного лицемерия, то их уничтожали. А в 1927 году, в десятую годовщину советского режима, 112 монахов Соловецкой обители являлись инструкторами и проводниками лагерной политики ОГПУ, они числились вольнонаемными сотрудниками администрации Соловецких лагерей особого назначения.

Эти иноки получали обмундирование НКВД первого срока, монашескую пайку и денежное содержание два раза в месяц по 30 серебряных рублей.

— Каким должен быть памятник жертвам Соловков?

— Очень не хочется здесь пафоса, вроде предложения скульптора Зураба Церетели поставить на Секирной горе самую высокую в мире статую Христа! Это неуместно.

Я бы предложил расчистить на берегу моря площадку, чтобы каждый, кто захочет помянуть погибших, мог принести свой камень и положить его в пирамиду. Юрий Рост нарисовал мне эскиз приспособления, типа колодезного журавля, для незатруднительной укладки камней любым человеком в любое место. Вечно живой памятник. А когда память иссякнет, камни рассыплются по берегу, и не будет проблем, как с огромными монументами советской эпохи.