Мою семью не коснулись репрессии, но затронуло раскулачивание. Считать ли нас пострадавшими от репрессий? Несомненно. Я рассказываю истории обоих прадедов своим детям, объясняю, откуда этот страх денег. Излишков не нужно, только дотянуть до зарплаты, иначе отберут. Как отняли у одного деда — из зажиточных вепсов — дом, скот, кожевенную мастерскую. Как все забрали у другого — богатый заонежский дом в деревне Кибитка, подводу, несколько лошадей и книги. Он был из староверов. И был очень образован. Оба деда умерли ранней смертью — не пережив позора нищеты. И я эту историю храню и передаю своим. Я храню фотографию вепсского деда, заонежского не сохранилось. Но храню имена с кудрявыми деревенскими отчествами.
Я помню тот подъем, когда вся страна вдруг проснулась от советского летаргического сна и стала искать свои корни, своих предков. Как раз тогда открыли все архивы КГБ — и можно было сидеть часами и переписывать данные, длинный-длинный список убитых в Сандармохе. Чем и занимался глубокоуважаемый Юрий Дмитриев. То, что сделал для человечества Дмитриев, не оценить и не измерить, столько имен обрело второе рождение, и родственники смогли вслух произнести, что их предок ни в чем не виноват, расстрелян по сфабрикованному дело.
Всего-то и надо было: восстановить имена, признать преступления и покаяться. И у нас дошло практически до финала, но на последнем этапе что-то пошло не так. Никто не взял на себя ответственность за чудовищные преступления. Великая Отечественная война, Победа, подвиг предков — это наша честь, это мы наследуем. А преступления — это не мы. Нас там не было. Само так расстрелялось. Десятки тысяч убитых в Сандармохе.
Как радостно и волнительно было наблюдать все, что происходило с ранней Россией, когда можно было вспоминать репрессированных, делать проекты памяти, чтения имен, «Последний адрес». И вот все вдруг стало нельзя. Ни делать, ни вспоминать, ни писать, ни говорить. Просто замазать штрихом эти годы, как замазывают сейчас неудобные этапы российской истории. Не было такого. Не за что извиняться, мы великий народ.
Я несколько раз принимала участие в чтении имен. И в Красном Бору, и в Сандармохе, где стоит обелиск «Люди, не убивайте друг друга». Когда просто перечисляешь имена, а сосны слушают, ты будто выходишь на связь со всеми, оставшимися здесь во время террора. Необъяснимое чувство группового спиритического сеанса.
И вот снова нас заставляют это забыть. Со стен домов срывают таблички «Последнего адреса», акции памяти жертв репрессий если и не под прямым запретом, то под жестким контролем. И грустно за людей, которые добровольно предпочли забыть тех, о ком только недавно узнали. Потому что не было террора. Мы самая справедливая страна в мире. И нечего наводить тень на нашу память. Враги народа, они и есть враги народа.
А я, иностранный агент, тоже враг народа, получается.
Но прадедов своих забывать не собираюсь. Потому что стою на их плечах. И думаю, как дальше отстраивать наше древо.
